Рубрика: Культура и искусство

Поступала и окончила институт я под фамилией Дуркина. В 1986 г. набирал наш курс заочного обучения по специальности «Театральная ре­жиссура» Евгений Андреевич Черняев. А потом что-то поменялось в пла­нах кафедры, и мы познакомились с новым руководителем - Виктором Александровичем Делем и его командой педагогов. Педагоги молодые, красивые, энергичные: Надежда Ушкова, Вячеслав Харюшин. Виктор Александрович Дель и выпускал нас в 1991 г. Параллельно с нами он на­бирал курс студентов-очников. Мы, заочники, всегда с интересом следили за ними. На мой взгляд, это был блестящий курс очень талантливых юно­шей и девушек. Мы были старше, и во время просмотров их творческих работ - вначале этюдов, потом инсценировок и до полнометражных спек­таклей - просто радовались за них. Особенно запомнился нашумевший спектакль «Интердевочка». Великолепная режиссерская и актерская рабо­та. Мы завидовали белой завистью нашему параллельному курсу. Ведь мы сами не имели возможности из-за скоротечности сессии (всего месяц) по­ставить большой спектакль. Только инсценировки, отрывки из пьес. Но даже такой учебный процесс в рамках заочного образования позволял по­стигать такие тонкости режиссерской профессии, что невозможно не выра­зить благодарность нашим педагогам! Время учебы вспоминается с радо­стью. Учиться у таких прекрасных педагогов было легко и весело. А мои однокурсники такие хорошие люди, душевные, добрые. С ними всегда бы­ло приятно общаться и во время учебы, и во внеурочное время. Хотя вне­урочного времени у нас почти и не было. По 4-5 пар ежедневно, а потом репетиции. Далее →

Я поступала в ЧГИК на театрально-режиссерское отделение в 1974 г. Начиная с первого класса и по десятый занималась в театральном коллекти­ве, поэтому выбор был осознанным. На экзамене по театральному искусству члены комиссии поставили мне и Евгению Ткаченко «пятерку». Мы, конеч­но, несказанно были рады этому, но впереди нас ожидал сюрприз: по тради­ции, те, кто получал на экзамене 5 баллов, по окончании моют данную ауди­торию. Вот это мы попали с Женькой! Но куда деваться - вымыли! Далее →

Верность. Преданность. Постоянство. Слова разные, суть одна - твердость во взглядах и исполнении своих обязанностей, любовь, неиз­менность в чувствах. Эта суть очень точно отражает мои взаимоотношения с Челябинским государственным институтом культуры.

Судите сами. В 1976 г. я стала студенткой института, кафедры теат­ральной режиссуры, курс Л. А. Ящининой. Лидия Александровна умела набирать курсы, мы были одной командой - дружной, работоспособной. Учились азартно, жадно, с огромным интересом. До сих пор поддерживаю отношения со своими однокашниками, в курсе их профессиональных и се­мейных дел. Далее →

Было это 44 года тому назад. В тогдашнем институте культуры обра­зовался студенческий театр, совершенно «махновский», поскольку никако­го официального статуса он не имел, а просто были умные, талантливые ребята, которым хотелось попробовать что-либо сделать самостоятельно за пределами учебной программы. Репетиции спектаклей происходили или поздно вечером, или с вечера до утра ночь напролет, а иной раз (в выходные дни) - и с утра до вечера. Учебные занятия тогда начинались в 8.00 утра, а заканчивались у студентов-театралов и КМовцев, составлявших костяк кол­лектива, в 8-9 часов вечера. Надо отметить, что репетиции проходили в единственном тогда театральном зале, ныне носящем имя М. Д. Смирнова. Разрешения ни у кого не спрашивали, репертуар нигде не утверждали, ника­ким комиссиям работы не сдавали, премьерные показы объявлялись по го­товности, костюмы, реквизит, декорации делали своими руками, одним сло­вом, была полная вольница в условиях «тоталитарного режима».

Первым был спектакль по роману Рэя Бредбери «451° по Фаренгей­ту». По шкале Фаренгейта это температура, при которой горит бумага. В некоем будущем, где чтение книг запрещено как занятие, опасное для об­щества, пожарники занимаются не тушением, а сжиганием вредоносной литературы. А мы как раз были заядлыми «книжниками», читали запоем и, что греха таить, не всегда «разрешенные» тексты. Так что тема Бредбери была нам очень близка. Ну и потом, фантастика - жанр, чрезвычайно в те годы популярный. Репетировали, в основном, по ночам, поскольку установка была достаточно сложной, а зал в дневное время занят. Приятно вспомнить, что в решении спектакля мы применили новинки, которые позже встречали у других. Так, например, в один из моментов на заднике-экране появлялся слайд с «Джокондой», которая под струями огнеметов пожарников начинала гореть, пузыриться и плавиться, источая все цвета и оттенки спектра. Или вязанные из тонких белых веревок костюмы по­жарников, которые вязали сочувствующие нам девушки-студентки прямо на лекциях. Но «гвоздем» показа была цветомузыкальная установка, то­гда, в 1974 г., в театрах не используемая. Саму установку сконструировал Владимир Шаронин, «технарь» и друг нашего маленького театра. Когда на ночной репетиции она была включена и проработала минуты три, мы по­том полчаса приходили в себя - настолько мощным был цвето-свето-звуковой удар (звуковые колонки были выложены даже на чердачных пли­тах потолка зала).   Пришлось существенно снизить степень звучания.

Мрачноватая антиутопия Бредбери, написанная еще в начале 1950-х гг., с бесконечными «мыльными операми» на стенах-телеэкранах вместо ум­ных книг, во многом сбылась. Вот об этой опасности истощения культу­ры мы и попробовали сказать со сцены. Спектакль получился для тех вре­мен непривычным по сценической стилистике, да и сам роман Бредбери дал возможность сказать то, что в нем было заложено, искренне, что называется, «от себя». Все это, помноженное на талант и самоотверженность актеров, принесли первый успех, о студенческом театре узнала наша публика.

Вспоминаются яркие актерские работы Алексея Тимохова в главной роли пожарника Гая Монтега; первого исполнителя роли брандмейстера Битти Бориса Коковина (позже - преподавателя Оренбургского училища культуры); пластические эпизоды, в том числе - «танец пожарников», ко­торый поставил будущий художественный руководитель и главный балет­мейстер ансамбля танца «Урал» Борис Соколкин. Поскольку материал мы старались брать непривычный, а решения искались в стилистиках как можно более «острых», выразительных, наши новые работы ждали: на представлениях театрика, без всякой рекламы, всякий раз был, что называ­ется, аншлаг.

Правда, «проката» наши спектакли почти не получали. Нам было ин­тересно понять, «как это делается», и вынести то, что получилось, на суд аудитории. А далее мы спешили приступить к новому материалу. Благо, в выборе ограничений не было. За 4 года существования театра по разным причинам не состоялись постановки по другим, не менее интересным произ­ведениям: «Гибель 31 отдела» Пера Валё, «Полиция» Славомира Мрожека (пьеса, которую мы сами перевели с польского), «Иуда Искариот» Леонида Андреева, «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха и др.

Следующей работой стала сценическая композиция, основу которой составляли произведения Бертольда Брехта, Жана Ануя и Антуана де Сент-Экзюпери, а тексты и музыку зонгов создавали сами ребята участники. Темы человеческого достоинства, твердости в сложных ситуа­циях, неисчерпаемости творческого потенциала личности, коварства изо­щренной демагогии и способности ей противостоять - вот то, что мы ви­дели в выбранных текстах и попробовали донести до зала. На площадке сталкивались Жанна д'Арк и судья-инквизитор Кошон, фашиствующий диктатор Артуро Уи и сам Экзюпери... Кстати, Виктор Дель, исполнитель роли Артуро Уи, стал позже профессиональным театралом, работал в ЧГИК на режиссерском курсе вместе с руководителем челябинского Ка­мерного театра Викторией Мещаниновой, а теперь многие годы руководит театральной школой-студией в немецком Касселе. Главной мыслью дей­ства, затеянного нами, можно считать слова Экзюпери из его «Планеты людей» о Моцарте в душе каждого человека: «Один лишь Дух, коснув­шись глины, творит из нее Человека».

Особое место в истории нашего маленького театра занимает пред­ставление по сказкам М. Е. Салтыкова-Щедрина. Это имя хрестоматийно знакомо, а вот само наследие столь же хрестоматийно малоизвестно. И весьма напрасно! К тому же мы постарались найти тексты совсем уж «незатертые» или, иначе говоря, не очень популярные для тогдашней (и сегодняшней, впрочем) аудитории. Когда мы начали вчитываться в текст, нас в самом деле потрясло то, насколько эти произведения буквально «кровоточаще» злободневны. Ну прямо «про сейчас». Напоминаю, речь идет о 1970-х гг. уже минувшего века.

В условиях тогдашней монолитной официальной идеологии люди ухитрялись жить (и достаточно полнокровно) параллельной с нею жизнью. Не случайно это было время расцвета анекдотов, пародий, «эзопова» язы­ка, «самиздата» и т. д. Когда мы задумывали постановку «Сказок», у нас не было намерений что-либо бичевать, ниспровергать и т.п. Гораздо интерес­нее было попытаться увидеть внутренние механизмы того, как ловкачи из СМИ одурачивают аудиторию, с помощью чего «воблушкина» Система подчиняет себе творческих, талантливых людей, каким образом действует принцип «применительно к подлости», превращающий благородные наме­рения в пресмыкательство. Мы не строили оппозиционной платформы, а старались внятнее понять происходящее, тем более что оно выходило даже за рамки советской хронологии. Теперь становится все более очевидной подспудная мудрость Салтыкова-Щедрина, противоречащая частным по­пыткам свалить вину и ответственность за все передряги только на одну голову, Систему или исторический период. Многократное перекраивание истории на сотни ладов - только один тому пример. И в этом смысле Сал­тыков-Щедрин оказывается умнее и точнее в своей диагностике Отечества, чем сонм конъюнктурщиков от политики, истории, искусства и т. п.

Автор этих строк многократно говорил друзьям, студентам на лекци­ях, что М. Е. Салтыков-Щедрин, описывая, разумеется, тогдашнюю Рос­сию XIX в., неким чудесным образом охарактеризовал ее архетип, то есть, то, что повторяется, с модификациями, и сегодня. Более того, можно пред­положить, что и наше завтра уже описано этим мастером эстетической ин­туиции, соединяющей социальное и художественное.

В общий текст спектакля вошли сказки «Вяленая вобла», «Обман­щик-газетчик и легковерный читатель» и «Либерал». Были вкрапления иных, тоже «сказочных», текстов, но основа строилась именно на назван­ных выше.

Стилистика представления, учитывая время, включала некоторые приемы «театра абсурда», но главным был принцип психологического гро­теска.

И здесь невозможно не вспомнить замечательных людей, которые беззаветно отдавали время, силы, эмоции тому, чтобы представление со­стоялось. Стоит отметить, что этот нерегулярный коллектив состоял из студентов разных специализаций. Главное было - желание показать не се­бя, а автора. Низкий Вам поклон, Михаил Евграфович!

В спектакле не просто участвовали, а его творили Лариса и Влади­мир Ольшанченко, Виктор Удочкин, Виталий Коннов, Надежда Щенина. Но особо стоит отметить Юрия Сычева, который, по собственному при­знанию, только в финале представления полностью понял все «маловразу­мительные» придумки режиссера. Абсолютная, вакуумная тишина в зале во время его финального, трагического монолога Либерала совершенно отчетливо показала, что идея «выстрелила»!

Описывать спектакли так же малоэффективно, как и музыку. Но ос­мелюсь все же заметить. Наша, пусть студенчески-немудрящая попытка обратиться к людям с тем, что нас тогда волновало, нашла мощнейшую поддержку со стороны М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Эх, кабы некоторые нынешние власть предержащие не токмо что помнили эту фамилию, а знали и чтили то, что он вложил в свои строки. Но, как говорится, «эти бы слова да Богу в уши».

Последним в короткой истории театра стал спектакль по драматиче­ской поэме Сергея Есенина «Пугачёв». В эту пору нам хотелось отойти от публицистичности, гротеска, встретить материал, близкий к эпическому звучанию, легенде, притче, основанный на мотивах и образах историче­ской памяти. Искали мы это довольно основательно, перебрали множество текстов, включая сказки и мифы, исландские саги и т. п. Когда кто-то вспомнил о есенинской поэме, мгновенно стало понятно - это именно то, что нужно нам сейчас и здесь. «Пугачёв» Есенина - что это? Не добротное историческое сочинение, не пафосная эпопея, не фантазийное «фольк-хистори», не притча о бунте, не исторический триллер с «жестким» сюже­том. Это - всё вместе, «выкрикнутое» в пространство с пронзительной есенинской интонацией и пронизанное его лиризмом.

Пусть не примет эти слова читатель как попытку сказать витиеватые «красивости»!.. Это только чуть-чуть о тех чувствах, которые порождал в нас есенинский текст. Не случайно при встрече бывшие участники этого спектакля до сих пор могут наизусть воспроизвести стихотворные строки из действа. В то время мы не были знакомы с тем, как эта поэма поставле­на Юрием Любимовым в театре на Таганке, с Николаем Губенко и Витали­ем Шаповаловым - Пугачёвым, Владимиром Высоцким - Хлопушей... До этого у есенинского «Пугачёва», насколько помнится, вообще не было сценической истории на родине. Поэтому у нас не было «образцов», на ко­торые можно было бы ориентироваться или от них отталкиваться. То, что нужно было для решения, находилось внутри есенинского текста.

Сценографическое решение было лаконичным. На площадке сцены появилась конструкция: два натуральных (не бутафорских) тяжелых те­лежных колеса, к оси между ними скобами крепились две здоровенные длинные доски с выжженными на концах ликами. Разворачиваясь и меняя конфигурацию, это устройство превращалось то в стену крепостицы, то в помост для «бунташных» речей персонажей, то в разгромленный пугачев­ский обоз и, наконец, в «крест-распятие» преданного соратниками Пугачё­ва. Была и еще одна пластическая «отбивка»: тонкий высокий шест с ло­шадиным черепом наверху. Олег Петров - тогда начинающий педагог ЧГИК, выпускник 1973 г., а ныне - главный художник Челябинского ака­демического театра драмы им. Н. Ю. Орлова, сначала не мог поверить, что это решение мы нашли сами, а не «позаимствовали» у профессионалов. К счастью, сохранились фотографии, сделанные Геннадием Васильевичем Лукьяновым, педагогом нашего вуза.

Сила есенинского слова о вольных людях, поднявшихся на бунт, бы­ла настолько велика, что даже на репетициях, когда проходили какой-нибудь кусок действия, ребятам нужно было после «отдышаться», прийти в себя. Но особую роль сыграла музыка. Мелодии из «Маленького трипти­ха», «Ночи», «Зимней дороги» Георгия Свиридова, как его называли, по­следнего русского классика, не только без слов раскрывали самые тонкие лирические, драматические и трагические оттенки того, о чем писал Есе­нин, но и давали мощный заряд актерам. Надо было только не сбиться с настроя музыки, быть ей созвучным. Как показала реакция зала, это в це­лом удалось. Но стоит отметить, что ребята тоже внесли свою толику в му­зыкальное решение спектакля. Действие начиналось со своеобразного «за­чина», когда актеры запевали:

Эй вы, встречные, Поперечные, Тараканы, сверчки Запечные!..

Слова были взяты из «Песни о великом походе» Есенина, а мелодию сочинили сами ребята. Это было еще до того, как была найдена музыка Сви­ридова, но наша мелодия оказалась внутренне ей созвучна. Значит, общий настрой действа был найден верно. Возможный недостаток профессионализма с лихвой искупали искренность и азарт участников спектакля: Юрия Сы­чева, Виталия Коннова, Александра Сачека, Александра Борисова, Виктора Удочкина, Сергея Цибина... Впрочем, стоит вспомнить, как после представ­ления к нам подошла Марина Павловна Стуль, педагог по истории театра и известный театровед, и, сказав добрые слова о спектакле, прибавила: «Ребя­та! Что вы здесь делаете?! Идите в профессиональный театр!..». Что гово­рить, слышать такое было приятно, хотя никаких планов профессионализа­ции у нас не было. Гораздо интересней представлялась возможность обра­щаться к любому интересному для нас материалу, без ограничений темы и жанра, без формальных обязательств, подчиняясь только актуально зву­чавшим настроям, чувству товарищества и взаимному доверию.

Кроме того, театрально-сценическими работами активность студен­тов-энтузиастов не ограничивалась. Чего стоит почти трехчасовая про­грамма празднования дня 1 апреля 1975 г.! Она тоже была подготовлена и проведена на чисто самодеятельной основе. Главной силой выступили уча­стники студенческого театра, но праздник охватил множество людей.

Чего только там не было: персонажи разных произведений Ильфа и Петрова, встретившиеся в одном сюжете, загадочный «Человек в галстуке» Владимира Ольшанченко (так и не открывший до конца представления тайну своего регулярного молчаливого появления на сцене в любой мо­мент действия - в этом и был «прикол»!), игры и конкурсы по ходу дейст­вия и даже настоящая кинопремьера очередного шедевра студии «ЧГИК-фильм» - ленты «Завещание Остапа Бендера», снятой специально к празд­нику! Об этом стоит упомянуть особо.

Под гордым наименованием «ЧГИК-Фильм» скрывались всего лишь два человека: Александр (Шура) Коротецкий, уроженец славного города Херсона, и я. Душой предприятия был именно Шура, студент ЧГИК по классу скрипки, но фанатично преданный киноискусству. Он страстно хо­тел снимать «фильму», а потому «достававший» нас вопросом: «Ну, когда уже будем сымать шедевр?». Отказать было невозможно, и потому мне пришлось выполнять функции сценариста, режиссера и, попутно, главного персонажа всех трех киношедевров - «Нетипичного студента». Сценарий «лепился» по ходу съемок: Шура снимал на любительскую камеру, а съе­мочными павильонами служили аудитории, коридоры, лестницы и даже санузлы родного вуза. Впрочем, снимали и в окрестностях института, и были даже как-то задержаны в горсаду им. Пушкина сотрудниками мили­ции (в штатском) по сигналам бдительных отдыхающих. Еще бы, вид «разбойников» (в ролях - Борис Каплун и Юрий Чернышов), с топором и обрезом настоящего ружья преследующих Нетипичного студента, был достаточно экзотичен. Впрочем, обрез оказался неисправным, и съемоч­ную группу отпустили с миром.

Было снято три фильма: «Похождения Нетипичного студента», «За­вещание Остапа Бендера» (к 1 апреля), «За ради женщин» (к 8 Марта).

Это были черно-белые ленты эпохи «немого» кинематографа ЧГИК. По­этому тапёром во время демонстрации одного из фильмов пришлось стать даже легендарному декану Давиду Борисовичу Перчику. Причем, встре­ченный в фойе и «завербованный» на эту роль, он даже не смог пройти на сцену через зал, поскольку тот был забит до отказа. Пришлось пробирать­ся закоулками.

Студентам нынешнего времени трудно представить, каким трудоем­ким делом было в те поры кинолюбительство: съемки на примитивной лю­бительской аппаратуре, многодневный процесс обработки кинопленки, ее сушка, резка, монтаж-склейка, изготовление титров и пр. Но энтузиазм Шуры Коротецкого не знал пределов!.. Позже, уже в родном Херсоне, он «подложил» к фильмам звуковую музыкальную «дорожку», и уже в этом виде шедевры «ЧГИК-фильма» попали в архивы института. Кроме несо­мненных художественно-эстетических достоинств, эти ленты имеют и ис-торико-познавательное значение: на кадрах - студенты и педагоги инсти­тута середины 1970-х гг., классы и лестничные пролеты, городские пейза­жи тогдашнего Челябинска, и даже проректор по хозяйственно-административной работе Михаил Иванович Мительглик, человек леген­дарный и строгий, которого, пожалуй, побаивались даже больше, чем са­мого ректора Поликарпа Васильевича Сапронова. Благодаря монтажу, Ми­хаил Иванович (не подозревая такого коварства от кинематографистов) профигурировал в фильме к 1 апреля в образе «Фантомаса» (популярного в те годы «кино-злодея»), что вызвало в зале ошеломляюще бурную реак­цию. Впрочем, узнав об этом, Михаил Иванович отнесся к «кощунству» с величайшим чувством юмора!..

Разумеется, эти воспоминания - всего лишь отдельные цветные стекляшки в калейдоскопе времени. Но хотелось бы дать понять людям нынешним, что жизнь студенческая в те далекие 1970-е гг. была насы­щенной, наполненной не только интересом к профессии, но и тем, чем во все времена отличалось студенчество: жаждой узнать и попробовать что-то новое, непривычное, «зарамочное», изобретательностью и неис­требимым чувством юмора и, что важно, проявлять это самостоятельно, не ожидая стимулов со стороны. К счастью, вокруг и рядом с нами были замечательные педагоги, это понимавшие, а иной раз и соучаствующие. Так что слово «Соучастие» можно поставить как девиз тех, теперь уже давних времен.

Источник: Музейный вестник / Челяб. гос. ин-т культуры; сост. Н. В. Овчин­никова. - Челябинск: ЧГИК, 2018. - Вып. 25. -188 с., [16] с. ил. ISBN 978-5-94839-644-6

Автор: С. С. Соковиков

1968 г. - год открытия Челябинского государственного института культуры - совпал для нас с годом окончания библиотечного факультета Челябинского государственного культурно-просветительного училища. Некоторые мои однокурсники (Люба Корнева, Света Уколова, Вася Ерма­ков), сдав госэкзамены и получив диплом в июле, уже в августе-сентябре сдавали экзамены в институт культуры, и это был первый выпуск библио­текарей-заочников.

А я в августе-сентябре принимала книжный фонд Троицкой район­ной детской библиотеки и поэтому решила поступать в институт на следующий год, что и сделала. Далее →

В 1968 г. я поступил на первый курс музыкально-педагогического факультета в только что открывшемся институте культуры. На факультете (с консерваторской программой) было две группы - пианисты и народники (всего около 30 человек). Это был первый набор. Абитуриенты приехали со всей страны (Сибирь, Украина, Средняя Азия и т. д.) Вступительные эк­замены проходили в старом здании музыкального училища им. П. И. Чай­ковского (угол пр. Ленина и ул. Российской). Далее →

С вузом меня связывает многое, причем с ранних лет. Я даже для се­бя выделила несколько периодов, когда жизнь сталкивала меня с нашим институтом культуры. И первый период начинается с 1967 г., а, может, да­же чуть раньше, когда вуза еще не было.

Я росла в библиотечной семье. Моя мама, Вера Дмитриевна Барте­нева, училась еще в годы войны в Московском библиотечном институте, ее тетя (сестра моей бабушки) работала в библиотеке. Моя старшая сестра Наталья закончила Ленинградский институт культуры, и всю жизнь они с мамой работали в библиотеках. Причем в то время - вторая половина 1960-х гг. - они обе работали в библиотеке Челябинского политехническо­го института.

При организации института культуры начали искать по городу спе­циалистов по профилю нового вуза. И, конечно, обратились в крупнейшую вузовскую библиотеку Челябинска. В то время библиотека ЧПИ была практически самой большой, хорошо организованной, высоко технологич­ной библиотекой области. Вся эта ситуация обсуждалась у нас дома.

Мои родители часто разговаривали о работе, советовались между со­бой, разбирали какие-то ситуации - так было принято. Отец, Валентин Ва­сильевич Бартенев, тоже имел отношение к высшему образованию в Челя­бинской области - он работал заместителем заведующего отделом науки и учебных заведений обкома партии, и вопросы организации и открытия но­вого вуза были в сфере его деятельности. Я тогда училась в 7 - 8 классе и не очень вникала в эти проблемы. Мне запомнилось, что мама и сестра рассказывали, как в библиотеке обсуждали приглашение на работу в но­вый вуз и как некоторые приняли это предложение. Это были знакомые мне люди - ведь я «библиотечная дочка», часто бывала у мамы на работе, можно сказать, росла между стеллажами.

Согласилась перейти в новый вуз Майя Александровна Игнатьева (позже Антонова), которая работала на общем абонементе. Интересно еще и то, что моя мама, Вера Дмитриевна, и Майя Александровна в одно время на одном потоке учились в Московском библиотечном институте, а встретились совершенно случайно, так далеко от Москвы, на Урале, в библиотеке ЧПИ. Мама вспоминала, что Майя была ярким человеком, певуньей, хохотушкой, активной студенткой. В нашем институте она преподавала курс «Библиотечный фонд», позже была деканом библио­течного факультета.

Из отдела комплектования и обработки литературы библиотеки ЧПИ в институт перешла работать Мария Ивановна Аристархова - в нашем вузе мы знаем ее как Марину Ивановну Бахиреву, она читала курс «Библиотеч­ные каталоги». Насколько я знаю, из этой библиотеки перешли работать в новый вуз несколько, четыре или пять человек, фамилии сейчас и не вспомню. Вот так, исподволь, я знала, что открывается новый институт культуры, и понимала, что мне предстоит учиться именно здесь.

В дальнейшем, уже через много лет, случайно снова пришлось столкнуться с фактами из периода организации института. Оказалось, что одна родственница, Зоя Михайловна Жилкина, была первым бухгалтером в этот организационный период. Узнала я это, когда ее уже не было в жи­вых, но мне удалось найти в архиве института ее личное дело, копии доку­ментов были переданы ее сыну. Город вроде и большой, но мир тесен, и связи как-то всплывали, и история складывалась.

После окончания школы, в силу семейных обстоятельств, до поступ­ления в вуз я работала в библиотеке, в читальном зале института культуры. Это начался второй период моего знакомства с вузом. Познакомилась с библиотекой, с сотрудниками. Директором в то время была Тюленева, я тоже ее знала по библиотеке моего детства, библиотеке ЧПИ. В библиоте­ке ЧГИК уже работала Вера Станиславовна Кожевникова. В то время я и представить не могла, что когда-то стану директором этой библиотеки.

Особенно хорошо запомнились читатели - яркие, харизматичные: Бо-ровинский, Шаронина, Тыхмановский, Беломоин, Самойлов, Соковиков -с факультета культурно-просветительной работы. Хорошо помню славу легендарного ансамбля «Ариэль», как эти кумиры молодежи выступали в актовом зале института: двери нараспашку - и пробиться даже к дверям было невозможно. И еще: был один читатель, который читал журналы -ведь тогда, в 1972 г., интернета не было. Примерно раз в месяц приходил и спрашивал последние номера всех журналов, которые были в главном чи­тальном зале, кроме «Техники молодежи», «Знание - сила», «Наука и жизнь». Он был с музыкального факультета.

Затем я поступила в институт на дневное отделение. Впечатлений от того времени осталось много и самых разнообразных. Например, чего стоили репетиции студентов-музыкантов. Учащихся, кажется, было намно­го больше, чем сейчас, аудиторий для индивидуальных занятий не хватало. Так, входишь в туалет во втором корпусе - они там не маленькие, здание старое, в конце 1930-х гг. построено - и около раковины, в углу, лицом к стене сидит баянистка с инструментом и репетирует.

Некоторые преподаватели запомнились очень ярко, другие - знаме­нитые, даже легендарные, не запомнились совсем. Снова встретились мы с Майей Александровной Антоновой, в то время деканом библиотечного факультета. Студенты просто трепетали перед Верой Акимовной Ермако­вой: мощная личность, красивая, крупная, можно сказать, царственная. Ее лекции производили впечатление: хорошо поставленный голос, глубокое знание практики, и не была привязана к листочкам лекции.

Запомнились и другие преподаватели, например, Елена Ильинична Коган. Интеллигентный человек, прекрасный лектор с хорошим чувством юмора, и курс «История библиотечного дела» в ее исполнении производил большое впечатление на студентов. Запомнились ее рассказы, байки о се­бе, о ее студентах. Например, была такая: однажды на лекции, рассказывая о каких-то революционерах, она в контексте своего сообщения произнесла слово «револьвер» с неправильным ударением на букву «о», на что студент с галерки тут же отреагировал: «Елена Ильинична, если Вы не уверены в правильности ударения в этом слове, говорите пистолет». Это было заме­чательное общение, когда такой уважаемый, много знающий человек мог пошутить над собой на поточной лекции это разряжало обстановку, распо­лагало к преподавателю.

Еще одно яркое воспоминание было связано с курсом «Древнерус­ская литература» Александра Ивановича Лазарева. Мы знали, что перед нами ученый, замечательный лектор, самобытный человек, с красивым тембром голоса, удивительно читал наизусть старинные стихи. На очеред­ной лекции вдруг попросили студентов не занимать первый ряд (а я как раз предпочитала сидеть на первом ряду, и вдруг этот первый ряд начали за­нимать преподаватели. И это были не коллеги Александра Ивановича, ли­тераторы, а именно разные специалисты с других кафедр. Когда студенты несколько заволновались, Е. И. Коган сказала, что сегодня же «Слово о полку Игореве». Стало понятно, что это было не открытое занятие, что наши преподаватели - их было более десяти человек - пришли послушать интересную тему именно этого лектора. Мы слушали лекцию с каким-то трепетом, даже почтением, понимая, что это не просто рядовое занятие, а культурное событие. Студенты прониклись этой атмосферой и гордились, что наши преподаватели - выдающиеся лекторы. Среди студентов ходили рассказы о том, что с Александром Ивановичем было очень интересно в колонне на праздничных демонстрациях: он балагурил, шутил, пел час­тушки. Такие люди очень украшают жизнь, создают уникальную атмосфе­ру вуза, помогают формироваться молодым людям.

Неизгладимое впечатление произвела Галина Михайловна Каченя. Очень молодой преподаватель, она читала курс «Общей психологии». Ее лекции были интересные, живые, очень актуальные для молодых людей, вступающих в жизнь.

Однажды на большой перемене после поточной лекции нас попроси­ли задержаться и посмотреть выступление вокалистов. Нашему удивление не было предела, когда оказалось, что перед нами выступали преподавате­ли не музыканты. Это были литератор Людмила Степановна Перчик и историк Николай Павлович Парфентьев. Исполнялись романсы, народная музыка и классические произведения, звучали сильные, красивые, хорошо поставленные голоса, да еще певцы выступали в концертных костюмах. Бывают же такие талантливые люди! Значит, можно быть кем угодно -преподавателем, историком, литератором - и в то же время артистом.

Запомнились грандиозные праздники, например, 8 марта. Масса на­рода стекалась на концерт в первый корпус в актовый зал. На последнем пролете лестницы с обеих сторон выстроились юноши, и каждая девушка получала веточку мимозы, а в другой год - конфету.

Потом я работала около двадцати лет в различных библиотеках - ву­зовских, технических, массовых, на различных должностях. Был период, когда я не работала, занималась ребенком и домом, и вот однажды в овощ­ном магазине встретила Майю Александровну Антонову. Мы не были близ­кими друзьями, но при встречах общались, делились новостями. Майя Алек­сандровна расспросила меня о жизни, а потом заявила: «Что ты дома сидишь со своим опытом, знанием библиотечного дела? Иди к нам на кафедру, на курс «Библиотечный фонд», вести практические занятия». Это меня очень удивило: я никогда не стремилась быть преподавателем, меня устраивала ра­бота библиотекаря. Потом, подумав, я решила попробовать, опыт у меня был, я работала и на обслуживании читателей, и несколько лет - комплек­татором в крупной библиотеке. Я знала вуз, знала ведущего преподавателя по курсу Надежду Петровну Хоманову, знала предмет, и меня устраивала скромная должность простого преподавателя: «практические» - и хорошо, нам звезд с неба не надо. Так случайно, можно сказать, начался третий пе­риод моей жизни, связанный опять с институтом.

Кафедра тогда называлась «Библиотековедение», заведующей была Зоя Витальевна Руссак, работали на кафедре В. А. Ермакова, С. С. Арта­монова, С. Е. Демидова, М. И. Щербатова, М. И. Бахирева, Г. Ф. Федосен-ко, Г. И. Боруля, В. И. Шумакова, Л. В. Солоненко (позже Сокольская) и другие. Приняли меня доброжелательно, я вела занятия, углубленно осваи­вала курс, позже принялась разрабатывать курсы по выбору. Замечатель­ные были студенты, их тогда было много - только библиотекарей было три группы по 25-30 человек. Были среди них и колоритные фигуры. Расскажу об одной группе. Не совсем обычная группа, даже размещение в аудитории у них было удивительное. За первой партой, прямо перед преподавателем помещался мальчик, такой симпатичный, крупный. На факультете мальчи­ков было немного, так вот этот мальчик очень внимательно выслушивал объяснения преподавателя. Получалось, что я объясняла именно ему, что нужно делать на практическом занятии. Он меня внимательно слушал, за­давал много вопросов, разбирался в материале, а вся остальная группа, че­ловек пятнадцать девушек (мы тогда работали с подгруппами), рылась в своих сумочках, общалась между собой, смотрела в окно, контролируя по­году, красилась, обсуждала общественную работу, пререкалась, кому брать какие-то поручения. Этот молодой человек выслушивал все задание, потом поворачивался спиной к преподавателю и начинал всей группе объяснять, что нужно делать. Начиналась работа, и девушки то и дело громко шепта­ли: «Андрюша, Андрюша, а как это делать?». Я наблюдала за ними, на­блюдала, а потом говорила: «Может, и у меня что-нибудь спросите?». Они хихикали, но через некоторое время раздавалось снова: «Андрюша, Анд-рюша!». Наверное, многие поняли, что это был Андрей Владимирович Штолер. Он сразу обращал на себя внимание: на библиотечном факультете таких было немного, он как-то собирал вокруг себя группу, держал ее в руках, «рулил» всеми этими девчонками. Он выделялся своими знаниями, чувствовалось, что у него есть голова на плечах, и выполнял функцию главного организатора. Я даже не знаю, был ли он старостой, скорей всего, нет, но это не главное - он был головой. И если даже он не мог ответить на какой-то из вопросов всей группы, тогда обращался ко мне. Это было очень интересно.

Позже у меня возник первый интерес к фондам редких книг. Начала накапливать теорию, но особенно интересно было изучать фонды библио­тек области. Особенно привлекало общение с заочниками-практиками. Это, как правило, взрослые люди, работавшие в библиотеках. Они не силь­ны в теории, но зато прекрасно понимают, о чем ты им рассказываешь. Повседневная библиотечная работа представала перед ними в новом свете, рутинная деятельность обрастала историей, раскрывалась новым содержа­нием, вписывалась в общую работу, наполнялась смыслом. Заочники хо­рошо знали фонды своих библиотек, и им было интересно открывать в не­драх хранилищ редкие издания. Постепенно собирался материал о книж­ных редких изданиях библиотек области.

Через некоторое время заведующая кафедрой предложила мне воз­главить Научную библиотеку института. Вера Федоровна Асеева, долгое время руководившая библиотекой, была очень немолодым человеком и решила оставить свой пост. Преемника у нее не было, она обратились на кафедру - и возникла моя кандидатура, с легкой руки Леси Васильевны Солоненко. И опять это было неожиданно: я и не мечтала, не планировала делать карьеру, меня все устраивало, мне было интересно работать, а тут вдруг такая возможность сделать библиотеку, как я ее понимаю. Постепенно вошла в работу, разобралась, оценила, что было сделано до меня. Благодарна за ощутимую поддержку опытных сотрудников: Веры Федоровны, Ларисы Сергеевны Чубыкиной, Веры Станиславовны Кожевниковой. Не сразу, но сложилась новая, молодая, замечательная команда, которая понимала, под­держивала мои начинания, а главное - претворяла их в жизнь. Татьяна Нико­лаевна Моковая, Юлия Николаевна Щевелева, Екатерина Сергеевна Казан­цева, Юлия Борисовна Разина и многие другие. Четырнадцать лет пролете­ли - было и трудно, и интересно, и сделано не мало.

Моя вузовская линия жизни оказалась счастливой и длится уже 50 лет. Получается, что работала я при всех трех ректорах - при Поликарпе Васильевиче Сапронове, при Александре Петровиче Грае и при Владимире Яковлевиче Рушанине.

Может, и правда ведет меня по жизни Святая Татьяна ...

Источник: Музейный вестник / Челяб. гос. ин-т культуры; сост. Н. В. Овчин­никова. - Челябинск: ЧГИК, 2018. - Вып. 25. -188 с., [16] с. ил. ISBN 978-5-94839-644-6

Автор: Т. В. Зайцева

Через год после окончания школы (1968 г.) я поступила в ЧГИК. Это было замечательное время. Для меня началась самостоятельная жизнь (ро­дители остались в г. Ревде Свердловской области). Училась я с удовольст­вием, усердно конспектируя все лекции. На статистический опрос декана нашего факультета Д. Б. Перчика: «Какими качествами должен обладать культпросветработник?» - я написала, что он должен обладать знаниями в различных областях жизни. Мой последующий опыт подтвердил то, что часто являлось стержнем лекций Давида Борисовича Перчика. Далее →

В детстве я увидел, как в фойе кинотеатра «30 лет ВЛКСМ» молодые ребята отплясывали русский танец под русскую народную мелодию «А я по лугу» (раньше в кинотеатрах перед началом сеансов выступали де­ти).   И все! Это запало мне в сердце - и на всю жизнь!

Шестилетним пацаном я пришел в клуб железнодорожников, что на­ходился на вокзале, и стал заниматься танцами. Затем, когда открылся Дворец культуры железнодорожников, перешел туда, и первыми моими учителями были Раиса Яковлевна Калинина, а чуть позже - Игорь Алек­сандрович Китаев. Было интересно и весело: старшие ребята-танцоры пе­редавали младшим все, что умели сами, учились друг у друга «хлопуш­кам» и различным танцевальным трюкам. Далее →

Человеку, далекому от бухгалтерии, работа бухгалтера представляет­ся скучной и однообразной. Бесконечные цифры, отчеты, расчет налогов -кому это может вообще понравиться? Бухгалтеров обвиняют в излишней строгости, педантичности и нетерпимости к чужим ошибкам. Так ли это на самом деле? Сразу хочется отметить, что назвать работу бухгалтера скуч­ной и однообразной может лишь тот, кто вообще о ней ничего не знает. Слишком уж много задач решает современная бухгалтерия. Бухгалтерия имеет точное представление о том, насколько прибыльна деятельность ин­ститута и когда будет выплачена зарплата и стипендия в этом месяце. Бух­галтерия следит за численностью работников и всегда в курсе, кто в отпус­ке, кто на больничном, а кто и вовсе прогуливает. Бухгалтерия знает не только самих работников, но и бывших жен сотрудников (платить алимен­ты-то нужно), а также жен нынешних, а иногда и ближайших родственни­ков - ситуации разные бывают: кому пособие нужно выплатить, кому по­мощь материальную, а кому-то просто справка нужна. Далее →