В основе статьи лежит анализ около 2000 частушек, собранных в конце 1940-х – начале 1950-х гг. в горнозаводских районах Челябинской области фольклорной экспедицией Челябинского государственного педагогического института под руководством В. Е. Гусева. [7, ед. хр. 531, 571, 406, 408, 599, 593] В послевоенные годы сочинение и исполнение частушек являлось «живым» жанром народного творчества. Собиратели отмечали, что сочинение и исполнение частушек было характерно для молодого поколения [7,ед. хр. 490,л. 3], что объясняет некоторые присущие им черты. В частушках предстает весь комплекс отношений, в которые вступала девушка дома (с родителями), на работе (с бригадирами, управляющими), на гуляньях (с парнями, подругами, соперницами). [4] Суждения об ухажерах, о девичьих достоинствах, замужней жизни, будущей свекрови, любви, мечтах и т. п. выстраиваются в систему, позволяющую судить, что замужество / женитьба, по-прежнему, представлялись приоритетной целью девушки и парня.
Тема войны в совокупности (прощание, разлука, ранение или смерть милого) присутствует почти в 40 % частушек. В них получили яркие характеристики поголовные военные призывы периода «Великой Отечественной»: «Это что за война, // Сразу два набора: // Взяли брата и отца, // Еще ухажера». Теме прощания, разлуки посвящено большое число частушек. Остававшиеся девушки клялись хранить верность ушедшим на войну кавалерам: «Я ни с кем гулять не буду, // Ни в кого я не влюблюсь. // Я свово-то расхорошего // Из армии дождусь».
Осознание трагедии происходило постепенно. Характер проведения молодежью свободного времени не изменился в сравнении с довоенным периодом. Холостая молодежь устраивала гулянья, вечерки, ночевки. Приведем воспоминания А. Мамыкиной, жительницы одной из деревень: «В войну я работала на заводе в Юрюзани по 8 часов. Гудок загудел, из Юрюзани босиком пешком шли. В 11–12 ночи дома, а тут пляски, песни, в гармошку играют». [8. Ф. 1329, оп. 1, д. 24, л. 8. ] Аналогичны воспоминания и других информантов. [8. Ф. 1329, д. 23, л. 13]
Поведенческие стереотипы, призванные решать задачу выбора жениха / невесты, продолжали действовать. Однако численность ухажеров резко сократилась, в тексте одной из частушек читаем обращение к «германцу-оборванцу»: «Отпусти ребят до дому, // Девок некуда девать». Постепенно круг «холостежи» ограничился молодежью мужского пола, не достигшей призывного возраста, не подлежавшей призыву по состоянию здоровья, ранеными и инвалидами войны. В этих условиях возможности выбора «миленка» у девушек резко сократились: «Девушки, зима не лето, // Не посеешь в поле рожь. // Девушки, военно время, // Не полюбишь кого хошь».
Перед девушками-невестами военного и послевоенного времени встала проблема отношений с вновь возникшей категорией ухажеров – «ранеными, бракованными»: «Я на станции стояла, // Санитарный поезд шел, // С деревянною рукою // Ко мне милый подошел». Тема была болезненной, ей посвящено более 30 % частушек, касающихся качественных характеристик девичьих избранников. Девушки, с жалостью относились к раненым, уговаривая друг друга: «Любите раненых ребят, // Они не виноватые», «До войны его любила // И сейчас обязана». Хотя встречаются частушки с выражением пренебрежительного отношения к ним: «Не пойду я, мама, замуж // За бракованного, // Я из армии дождусь // Образованного».
Гибель «ягодиночки» на фронте является сюжетом значительного числа частушек: «Братец пишет из далека: // «Милая сестреночка, // На глазах моих убили // Твоего миленочка». Согласно имеющейся в нашем распоряжении информации, [9] в разных населенных пунктах изучаемого района погибло от 30 до 50 % призывников военного времени. [8. Ф. 1329, оп. 1, д. 23, л. 4] Массовая гибель мужчин привела к диспропорции мужского и женского населения. В соответствии с официальной статистикой наибольшие потери понесло поколение, родившееся в 1914 – 1923 гг., которому в год начала войны исполнилось от 18 до 27 лет. По переписи 1959г. мужчин этого возраста в среднем по СССР насчитывалось 62 на 100 женщин. Значительные потери произошли в группе 1924–1928 гг. р., в ней осталось 83 чел. на 100 женщин. [3, с. 22] Погибших на войне женихов было некем заменить. Если еще недавно для девушки считалось зазорным не иметь ухажера, в период и после войны стало обыденностью: «У меня милого нет, // я уже привыкла»; «у меня матани нет – // видно мыши съели»; «Пойду в лес, поставлю крест, // Кто-нибудь помолится, // У нас улица большая – // Не с кем познакомиться».
В условиях резкой диспропорции полов начался процесс стихийного перераспределения партнеров, замещения убитых на фронте женихов. Девушки испытывали робость при встрече со своими долгожданными ухажерами: «Провожала в пиджаке, // Встретила в шинели»; «Мил приехал с орденами, // Я не смею подходить». Многие фронтовики не стремились возобновлять любовные отношения со своими бывшими подругами. Приведем частушечный диалог: «Подружка моя, // Что-то ты не весела. // Твой герой вернулся с фронта, // А ты нос повесила». На что подружка отвечает: «Орденами грудь увешал, // И меня не узнает».
Традиционно ценившиеся в парнях и привлекавшие девушек сила, удаль, ловкость приписывались вернувшимся фронтовикам. Они были у девушек в особом почете: «Как увижу с орденами, // Сердце остановится», «Я любила лейтенанта, // И ремень через плечо». Не воевавшие парни считались не такими престижными кавалерами. В частушках с насмешкою поется о «летчике», который «вылетает» из конюшни, о птичнике, за которыми на свиданье «идет индюшек взвод», о «командире в поле над овечками», о пекаре,- «руки в тесте, нос в муке – лезет целоваться». Для сравнения о лейтенанте: «служит в армии он гордо и целует горячо». У кавалеров из «лейтенантиков», «военных» был, пожалуй, самый высокий статус, не смотря на то, что они принадлежали к категории «боля был, да на часок, // Прилетел как ясный сокол, // Улетел как голубок». Об их неверности сложено большое число частушек: «Я стояла с лейтенантом. // Мимо нас прошел майор. // Пока майором любовалась, // Лейтенанта кто-то спер». За ухажерами-военными водился грешок многоженства. К примеру, о лейтенанте: «22 жены имеет, холостым считается», или: «Ты военный, ты военный, // Ты военный не простой. // Ты на западе женатый, // На востоке холостой. » [7, е. х. 408, л. 20, 20 об. ]
Чертой послевоенного периода было стремление демобилизованных молодых неженатых мужчин оставить родные места и уехать в города. Начавшись после войны, этот процесс продолжался и в последующие годы [7,ед. хр. 274, л. 43]. Значительное число частушек конца 1940-х гг. (разный процент в отдельных населенных пунктах, до 13 % из всех записанных) повествует о «расстаночках с миленьким». Причинами разлуки называются служба в армии или отъезд на учебу, в ряде случаев причина упускается: «Хороши, хороши // Тюлевые шторы. // В ФЗО уехали // Наши ухажоры»; «У меня миленький далеко, // Он далеко учится. // Я с товарищем хожу, // Не знаю, что получится». Приведем комментарии этнографа по поводу недостатка молодежи мужского пола в деревнях, сделанные в 1952 г.: «одни не вернулись с фронта, другие уехали в города на производство, учиться в ремесленных училищах, ФЗО, школах». [7, ед. хр. 289, л. 7. ] Миграция мужчин увеличила диспропорцию в половом составе сельского населения, несколько смягчив ситуацию для городов. В таких условиях подавляющее число послевоенных частушек посвящены «изменушкам». Для девушки, в случае измены «милого», вероятность «завести» нового кавалера была невелика: «Мене милый изменил. // Что же я поделаю? // Пойду в лес, возьму топор, // И из дуба сделаю». Всегда более лояльное отношение молодежного сообщества к парням – изменникам стало еще снисходительнее после войны: «Это не изменушка, // Когда изменит парень девушке. // Вот тогда изменушка, // Когда изменит девушка». В ряде частушек подчеркивается массовый характер неверности со стороны парней: «Сорок елочек подряд – // Нет по совести ребят. // Был один по совести – // Уехал на поезде». В условиях дефицита холостых парней, среди девушек стало обычным предпринимать более явные, чем принято обыкновенно, способы демонстрации симпатий. Вопреки традиции, имели место случаи сватовства со стороны девушек: «Это что еще за люди, девки сватают ребят».
При недостатке холостых парней, первые браки для женщин зачастую становятся повторными для мужчин. Так, в ряде частушек слово «женатый» употребляется в том же контексте, что и «милый», «дроля», «ягодина» и т. п., в качестве объекта девичьей любви: «Чем женатого любить, // Лучше холостого. // Он не требует с меня // Подарка никакаго». Происходившее в эти годы повышение числа браков с разведенными мужчинами само по себе стимулировало распад значительного числа уже сложившихся семей.
Появившаяся после войны категория молодых женщин, «разведенок», была довольно многочисленной. По свидетельству очевидцев, разведенок было много, «больше, чем девушек» [7, ед. хр. 301, л. 11]. Статус разведенки: не девица, не жена, не вдова, ни то и ни се с точки зрения традиционных стереотипов: «Меня мамонька родила // В бору под сосеночкой. // На роду мене сказала: // Будешь разведеночкой». Когда жена уходила от мужа, она забирала свое приданое и складывала его обратно в сундук. В этом, собственно, и состоял развод. Возвратившись к отцу и матери, разведенки имели статус, приближенный к статусу девушки. Разведенки ходили по улице своими компаниями, мало смешиваясь с девушками. Часть молодых неженатых ребят ухаживали не за девушками, а за разведенками, мотивируя это тем, что они не такие гордые. По словам наблюдателя, честные девушки переживали по этому поводу, становятся менее гордыми или болезненно гордыми[7, е. хр. 289, л 10. ]. Можно предположить, что в условиях острого дефицита женихов, девушки и, что скорее, разведенки, проще склонялись к добрачным связям: «Меня милый уговаривал один на берегу, положил на сердце камень, отвалить я не могу».
Но, как нам представляется, большое число матерей – одиночек, появившихся после войны, явилось не следствием широкого распространения добрачных связей, а результатом свободного отношения к браку со стороны малочисленного контингента мужчин: «Лейтенанты уезжают, уезжают день и ночь, А на память оставляют, кому сына, кому дочь». В те годы браки было не принято регистрировать в силу долго внедрявшейся практики уравнивания фактического и официально зарегистрированного брака. Совершения свадебного ритуала без регистрации в ЗАГСе было достаточно для того, чтобы брак считался легитимным в глазах местного сообщества. Так, некоторые информанты сообщали, что брак, фактически заключенный до или вскоре после войны, регистрировался уже после выхода их на пенсию по старости.
Анализ частушек позволяет сделать вывод о том, что в послевоенные годы сохранялись традиционные представления о назначении женщины, которое виделось в том, чтобы быть женой и матерью. Ограниченность контингента мужчин и невозможность в силу этого для многих женщин выполнить свое жизненное предназначение привели к возникновению жесткой конкуренции, обусловившей смену поведенческих стереотипов, что по их мнению позволяло более эффективно осуществлять свои роли.
- Астафьева, Л. А. Русская частушка / Л. А. Астафьева // Русские частушки. – М.: Современник, 1987.
- Зеленин, Д. К. Новые веяния в народной поэзии. Избранные труды / Д. К. Зеленин. – М., 1994.
- Кваша, А. Я. Демографическое эхо войны / А. Я. Кваша // Проблемы исторической демографии СССР. Киев. 1988
- Новоселова, Е. Н. Динамика норм и ценностей семейно- брачных отношений в России (конец ХIХ-начало ХХI в. в России): социологический анализ фольклора. // Автореферат на соискание степени кандидата социологических наук. Кафедра социологии семьи и демографии МГУ им. Ломоносова. – М., 2008.
- Рябова, Т. Б. Гендерные стереотипы и гендерная стереотипизация: к постановке проблемы / Т. Б. Рябова // Женщина в Российском обществе. 2001. № ¾.
- Шангина, И. И. Русские девушки / И. И. Шангина. – СПб.: «Азбука – классика», 2007.
- Челябинский областной краеведческий музей. Ф. документов, оп 4.
- Государственный архив Челябинской области.
- При подсчете использовались данные, предоставленные местными администрациями, о числе призванных и погибших.
Источник: Южный Урал в годы Великой Отечественной войны: материалы межвузовской научной конференции, посвященной 65-летию Великой победы / сост. В. С. Толстиков; Челябинская государственная академия культуры и искусств. - Челябинск, 2010. - 267 с. ISBN 978-5-94839-247-9
Автор: Чайко Екатерина Александровна – зав. музеем археологии и этно-графии Челябинского государственного университета