Ситуация в том театре, который принял двадцать лет тому назад новый главный режиссер Наум Орлов, очень напоминает нынешнюю ситуацию в Челябинской драме. В том смысле, что прошлое театра было прекрасным, будущее - неопределенным. В памяти того театра и зрителей того поколения еще живы были воспоминания о спектаклях 40-50 годов, о творческом содружестве редкого дуэта - режиссера Н.Медведева и художника Д.Лидера, уникальном, очень гармоничном и высокопрофессиональном актерском ансамбле, звездных ролях А.Лесковой, С.Вадовой, И.Баратовой, П.Гарянова, Е.Агева (с ним, с последним из корифеев этого легендарного поколения еще успеет поработать Н.Орлов). Главной творческой традицией того театра, как говорит сам Наум Юрьевич, была традиция реалистического направления, традиция подлинной глубины, психологической и житейской правды, совпадения и сопереживания сцены и зала.
Символично, что об этой челябинской традиции Орлов знает не понаслышке: в военном 1943 году он поступил в театральную студию при Челябинской драме и видел несколько постановок гех лет (в том числе знаменитый спектакль режиссера Краснянского по чеховским "Трем сестрам"). Творческая биография Орлова закольцована Челябинском, хотя в той труппе он проучился недолго (помешала тяжелая болезнь), режиссерское-образование получал в Киевском институте искусств, работал в разных театрах Одессы, в Казанской драме имени В.Качалова и вернулся в Челябинск тридцать лет спустя
На Украине началось творческое содружество Наума Орлова с замечательным театральным художником из Москвы Татьяной Ильиничной Сельвинской. Уже в Челябинске ими сделаны "Иосиф Швейк...", "Маленькие трагедии", "Лес", "Анфиса". Сельвинская - это высочайший профессионализм и безупречный вкус, редкое чувство стиля, эпохи, режиссерской задачи, ее сценография - всегда образ спектакля, его камертон.
Итак, Челябинская драма (академической она станет уже при Орлове), начало семидесятых. О прекрасных реалистических традициях уже уместно было говорить словами Фирса из чеховского "Вишневого сада": "Способ тогда знали. Никто не помнит". Наверное, можно было попытаться реанимировать забытый "способ" (немало деятелей отечественной сцены занимаются этим до сих пор), но это означало бы обречь себя на поражение: еще никому не удавалось выиграть соревнование с театральными легендами. Орлов пошел другим путем: его первым челябинским спектаклем стала комедия-буфф "Иосиф Швейк против Франца-Иосифа". Яркая форма, гротеск, элементы мюзикла и циркового ревю, актеры, раскрепостившиеся внутренне и внешне, поющие и танцующие. Спектакль дал возможность театру почувствовать новые возможности, вернул вкус к поиску, а зрителей заставил поверить, что в этих стенах живут не только выдыхающейся памятью о прошлом, но способны к неожиданностям и открытиям. Следующий спектакль Орлова был открытием эстетики поэтического театра - драма К.Скворцова "Алена Арзамасская".
Из двадцати восьми спектаклей, поставленных Орловым в Челябинской драме, три - по поэтическим пьесам нашего земляка и не самого репертуарного драматурга Скворцова. Даже пьесы любимого Горького (а также Шекспира и Островского) Орлов ставил лишь дважды. Психология творчества и творческого выбора иногда таят загадки, но очень часто объясняются вполне житейскими фактами из биографии творца: местом, временем и окружением. Орлов, как и каждый из нас, всегда был зависим от биографии и духовных ценностей своего поколения, и выбор для постановки пьес Симонова, Тренева, Маяковского, Салынского и Шатрова для него во многом определялся верой в истинность этих ценностей, а не только требованием очередной юбилейной даты. Замечательно то, что ему удавалось заразить этой верой актеров. Сдержанная, скупая, абсолютно естественная и глубоко трагичная интонация спектакля по написанной в военные годы К.Симоновым пьесе "Русские люди" сохранялась в нем едва ли не десятилетие (Симонов видел челябинский спектакль в Москве во время гастролей на счене Малого театра и высоко оценил его). "Барабанщица" А.Салынского запомнилась благодаря главной героине: актриса Наталья Кутасова играла ее сильной, красивой и необычайно цельной, с отвагой и отчаяньем принимающей неизбежный трагический финал. В "большевистской" "Любови Яровой" возникла огромная панорама развороченного гражданской войной мира, в водовороте которого мы тем не менее успевали увидеть каждое лицо и попытаться понять правду каждого: и белого, и красного.
Умение создать панораму, сценическое полотно, многоликое и многоголосое, но не потерять в этом многоголосии "одинокий голос человека" - особый режиссерский дар Наума Орлова, редкий и ценный чрезвычайно. Причем если в той же "Любови Яровой" его больше интересует панорама, то уже в "Самоубийце" на первом плане именно человек с его тщетными попытками сохранить суверенное "я" посреди безумия надвигающегося тоталитаризма (актер Александр Мезенцев искал в своем Подсекальникове гамлетовскую тему, отвечая на вечный вопрос: "Жить мертвым или быть живым?"). Тема была продолжена в "Антихристе". Эти спектакли сделаны художником Тимуром Дидишвили.
В творческом пути Орлова всегда было место и для тайны. Для спектаклей, появление которых нельзя объяснить лишь временем, местом, биографией. В них есть ошеломляющая загадка таланта, провидение, обаяний Такими были пушкинские "Маленькие трагедии", полные белоснежной магии, красоты, трагического темперамента. Их финал - одно из самых сильных театральных впечатлений. И на какую высоту поднимались в этом спектакле почти все актеры! Чудом была "Фальшивая монета" - загадочная горьковская пьеса, впервые открытая для сцены Орловым. С томительной атмосферой, бытовой мистикой, сплетением характеров и судеб, уникальным актерским ансамблем. Неожиданны и обаятельны были и "Жестокие игры" А. Арбузова - спектакль редкой мудрости, сердечности, теплоты. Орлов поставил его о другом поколении и дал в нем первые большие роли целому поколению молодых российских актеров (потом они вырастут в мастеров, во многом определивших облик Челябинской драмы). Ах, как играл Кая в тех "Жестоких играх" молодой Сергей Кутасов, с какой внутренней пластичностью и точностью! И каким Швандей был в "Любови Яровой"! И почему с такой досадой и наигранным раздражением через несколько лет перед уходом из Челябинской драмы произносил со сцены реплику Треплева в чеховской "Чайке" (это был спектакль А.Морозова): "А по-моему, современный театр - это рутина..." Последние годы Орлов отдает "театральные долги": ставит полузапретные пьесы Н.Эрдмана, М.Булгакова, Д.Мережковского, Л.Андреева. Делает это с мастерством и талантом и почти всегда добивается признания. В том числе и за российскими пределами: с "Самоубийцей" и "Анфисой" театр съездил на зарубежные гастроли в Германию.