В моей памяти сохранилось 29 октября 1958 года. Вечер был довольно прохладный, прошел дождь - на асфальте отсветы фонарей. Такую погоду зовут мерзкой, спешат с работы, а тут несколько сот человек сгрудились перед монументом, затянутым холстиной: предстояло открытие "Орленка".
Когда торжество завершилось, площадка перед "Орленком" обезлюдела, я долго разглядывал его. Памятник понравился, даже очень - и неожиданностью темы - это ведь еще предстоит пропеть Окуджаве: "Я все равно паду на той, на той единственной гражданской..." - и непривычным для монументов психологизмом.
Прошла неделя, может, чуть больше, уже лежал снег, и вот я еду на встречу со скульптором. Лев Головницкий был не многим старше меня -двадцать восемь лет. Броская, я бы сказал, артистическая внешность: пышная шапка светлых вьющихся волос, розоватое лицо альбиноса, характерной "лепки" нос -- Лев любил его обыгрывать в автошаржах. Одежду носил удобную - куртка и свитер, но с неким шиком - коли вечерний пиджак - то красивой расцветки, ботинки с рантом, зимой одно время появлялся в пышном лисьем треухе.
Разговор в тот день, шел в основном об искусстве, во всяком случае обоим было интересно, на многое глядели одинаково. Начали в полдень, но вот уже и сумерки опустились, жена пришла, как и он, оказалась скульптором, ребятишек- двойняшек Павлика и Наташу из садика привела. Тоже пышная прическа, миловидное русское лицо, а вот имя, помню, сначала поразило: Энрика Эмильевна Эккерт (целых три "Э"!). Потом разъяснилось: Лев -белорус, Рика - так и я стал звать ее, по примеру мужа, - до Челябинска жила в Поволжье, где немало немцев.
Кто пережил тяготы войны, первых мирных лет, наверное, согласится: как ни клянем мы сейчас свою жизнь, а все же не то... Прихватив из дому полмешка картошки, челябинский паренек едет поступать в Саратовское художественное училище.
"Что до общих дисциплин, - признавался Лев, - то учился я скверно, хотели даже отчислять". Отстоял преподаватель Э. Ф. Эккерт, позже отдавший ему в жены свою младшую дочь.
Однако, когда подошла пора диплома, способности молодого человека были уже налицо. Ему доверяют вылепить портрет Сталина. Лев проявил свою ершистость, а точнее даже смелость - от доверия и чести отказался, в его голове засела другая, более интересная и сложная тема "Молодогвардейцы перед казнью". К счастью, конфликт не раздули, сошлись на "Николае Островском".
Мнения при оценке его работы разделились, кое-кому образ больного писателя показался неоптимистичным.
- Вам, Головницкий, может, и Ван-Гог нравится? - воскликнул кто-то из преподавателей.
Нравится, - простодушно признался Лев. Представитель буржуазного искусства! ахнул директор, преподававший в училище... художественную литературу. Не без оснований полагая, что скромностью вымощена дорога в неизвестность, Лев Головницкий везет "Островского" в Москву. Пусть рассудят, считает он, втайне надеясь показать его на готовящейся большой выставке.
"Занял я 500 рублей у будущей тещи и поехал. Девушки искусствоведки меня обласкали. Собрались московские пижоны (хлопает себя по карману), у них - во деньжищ! Интересно, говорят, особенно руки. Вучетич похвалил, у меня вообще голова закружилась - сам Вучетич! Но работу не приняли, какой-то руководитель от искусства забраковал. А потом появился Налбандян, в валенках и красном пиджаке, глянул. Талантливо, говорит. Я робко так его спрашиваю: почему же тогда с показа сняли? Говорит: "Чего-то не хватает, жизнеутверждения, что ли." А у меня и так наврано: Островский голову с подушки поднял - не мог он этого... По исполнению, говорит, талантливо, а по духу..."
Этот рассказ не воскрешен по памяти - такое было бы и невозможно, он был записан вскоре после нашего знакомства. Ниже я приведу и другие записи.
После "Островского" был "Павка Корчагин". А потом появился "Орленок". Гипсовая скульптура "Орленка" экспонировалась на Всесоюзной художественной выставке, а отлитая в бронзе побывала уже на Всемирной выставке в Брюсселе - Лев дождался своего часа. Что до Челябинска, то, можно сказать, он стал здесь знаменитым уже на следующий день после открытия своего первого памятника.
Восхождение на Олимп было у него стремительным. Ему еще тридцать с немногим, а он уже не только возглавляет областную организацию художников, но и состоит членом правления Союзов художников РСФСР и СССР, ему присвоено звание заслуженного, в 1967 году вручается премия Ленинского комсомола. В 1962 году Головницкого впервые выдвинули кандидатом в члены-корреспонденты Академии художеств, но прежде, чем он стал им, прошло свыше десяти лет. Почему? Да избранию мешало формальное препятствие: у него не было высшего образования. Будто у Горького было... И вот, приехав в Магнитогорск, случайно узнав, что студентом здешнего пединститута недавно стал... Лев Головницкий. В Челябинске, на виду, постеснялся. "Так ты скоро ребятишек в школе будешь учить", - съязвил я при встрече. "Пронюхал?" улыбается в ответ. "Да ты, поди, - говорю, - и экзаменов-то не сдавал". "Как это не сдавал и сочинение писал, и сдавал". Институт он окончил заочно экстерном, как окончил, так сразу же и стал академиком. Был ли в истории другой подобный случай?