Мода как таковая в детской среде – явление объективное или искусственно привносимое?
Безусловно, дети подражают модным явлениям взрослого общества, потому что значительную часть детства познают и осваивают мир, пользуясь методом подражания. Эти подражания моде («игра в модниц») носят утрированно-гротескный характер, так как ребенку не хватает знаний, опыта, вкуса, чувства меры. Соответственно, и для выработки собственных модных течений у детей нет реальных возможностей – слишком мало средств и ресурсов (в первую очередь, материальных), недостаточный информационный потенциал.
Нечто сходное с явлениями моды в детской среде проглядывает наиболее отчетливо в игровой деятельности детей – наиболее обширной и значительной сфере «самости» ребенка в достаточно широких возрастных границах периода детства и отрочества. Здесь прочитывается мода на определенные виды и формы игровой практики, те или иные игровые аксессуары – достаточно вспомнить «резиночки», «кепсы», куклы Барби и т. д.
Однозначно назвать это модой, конечно, нельзя. Здесь явно отсутствуют многие из ключевых признаков моды. Нет концептуальности (в данном случае это сознательное содержательное наполнение своего следования «определенным культурным образцам»), приглушены демонстративность и ожидание социальных дивидендов – хотя определенная стратификация внутри детского сообщества по признаку обладания-необладания культовыми игровыми аксессуарами, пусть не системно, а в мягких, часто карикатурных формах, выражена уже на уровне детского сада.
Из признаков моды наиболее явно здесь обозначается признак массовой распространенности (педагоги и воспитатели не случайно сравнивают распространение детских игр с «волнами» или «эпидемиями») и признак закрепленности во времени, определенная стандартизированность поведения. Причем признак «времени» проявляется в этом случае двояко. Есть игры и игровые атрибуты, которые характерны для определенных исторических эпох (игры в космонавтов в 1960–70-е гг., например), и другие – те, что характерны для определенных возрастных ступеней детства («домик», «дочки-матери» – 5–8 лет; поисковые строительные игры – 9–10 лет; соревновательные игры – 10–12 лет и т. д.). В этом смысле то, что происходит в детском сообществе, в какой-то степени согласуется с одним из определений моды, данном в словарях: мода есть периодическая смена “образцов”, где сама “периодичность”, а именно потребности ребенка на каждой возрастной ступени диктуют и характер “образцов”. Это отчетливо проявляется и в читательском поведении детей.
Например, выбор жанровых «образцов» на каждой возрастной ступени прямо связан с особенностями психофизиологического развития детей на соответствующих этапах детства. Так, фольклорная и литературная сказка в дошкольном и младшем школьном возрасте доминируют в читательских тяготениях ребенка потому, что фантазия, воображение на этой ступени детства являются самыми сильными способностями детской природы, и сказка наилучшим образом эти способности питает и развивает. С другой стороны, сказка с ее четкой, незыблемо устойчивой системой этических координат помогает ребенку в формировании первых ориентиров жизнеустройства в человеческом мире, что для него на этой ступени развития особенно важно.
В отроческом возрасте настает черед запойного чтения детектива. Это происходит потому, что на данной ступени онтогенеза одно из главных новообразований – пробуждение способностей аналитического мышления, для которого детектив, построенный на логических цепочках и требующий от читателя сосредоточенного внимания и наблюдательности, является подлинным витамином роста. К тому же действенной натуре отроков импонирует интерактивная природа жанра – ведь детектив предполагает активное соучастие читателя, которому предоставляется возможность ведения альтернативного расследования (от читателя ничто не скрыто; то, что видит герой-детектив, видит и читатель, важно правильно расставить факты и наблюдения).
В старшем подростковом возрасте наступает черед литературы с философской компонентой, ибо ведущим видом деятельности на этом возрастном этапе становится ценностно-ориентационная деятельность. С этим, в частности, связана стойкая популярность в подростково-юношеской среде (причем не в одном поколении) книг Д. Р. Толкиена, П. Коэльо.
Можно с уверенностью утверждать, что широкое распространение в детской читательской аудитории получают те книги, которые в наибольшей степени соответствуют потребностям роста и развития ребенка на данной возрастной ступени. Существует, например, феномен «Волшебника Изумрудного города» – книги, которая сохраняет лидерство в читательском репертуаре детей 5–8 лет на протяжении уже многих десятилетий, о чем свидетельствуют опросы взрослых по поводу их чтения в юном возрасте и мониторинги соответствующей аудитории. Столь устойчивое место этой книги в детском чтении связано с тем, что в сказке совершенно точно угадана типичная проблема детства на этом этапе – незнание себя и, соответственно, неверие в себя. Книга объективно становится для ребенка ресурсом преодоления, разрешения этой проблемной ситуации, выполняя психокорректирующую роль. При этом коррекция происходит в максимально адаптивном для ребенка режиме – через эмпатическое присвоение опыта полюбившихся литературных героев, «проживание» вместе с ними всех ступеней становления устойчивого образа «Я».
Сходными мотивами можно объяснить и феномен успеха всемирно-знаменитого «Гарри Поттера» Дж. Роулинг.
В связи с этим циклом книг много говорилось о роли грамотной рекламной «раскрутки» этого издательского проекта. Безусловно, этот фактор сыграл здесь немалую роль – и потому, что сама рекламная компания проводилась с невиданной масштабностью, ярко и изобретательно, и потому, что дети – особенно внушаемая аудитория, манипулятивная по своей природе. Однако объяснить всемирный успех «Гарри Поттера» только действием рекламных технологий было бы слишком просто и глубоко неверно. Тем более, что первочитатели и фанаты «Гарри Поттера» стали уже студентами, а книга продолжает успешную жизнь в отроческо-подростковой среде; популярность ее сегодня уже не такая ажиотажная, но достаточно устойчивая.
Дж. Роулинг, может быть, не относится к писателям большого художественного дарования, но одно ее достоинство несомненно – дар понимания ребенка-подростка, удивительное чутье, с которым Роулинг угадывает жажды и тревоги современного подростка. Книга точно рассчитана на отроческо-подростковый возраст и отражает все насущные подростковые состояния: разлад со взрослыми, рождающий ощущение беззащитности, сиротства и одновременно – страстная потребность в поддержке, признании, преданности взрослого друга; обретение своей сверстнической общности, объединенной особым языком, ритуалами, местом (штабом); стремление быть «как все» и, одновременно, страстное желание удостовериться в собственной уникальности. В поттеровском цикле замечательно отразилось наше общее сегодняшнее ощущение социальной беспомощности (наиболее остро проявляющееся опять-таки у подростков), из которого рождается страстная потребность обретения защиты, надежды на некое начало, гармонизирующее зыбкую, нервно-пульсирующую реальность; если взрослые бросаются в мистику, оккультизм, уфологию, как же детям не уверовать в волшебство!
Роулинг передала это живущее в массе ощущение страха – размытое, неуловимое и оттого особенно жуткое («тот, кого нельзя называть»), связанное, быть может, со все более осознаваемой бесконечностью мироздания, его неисчерпаемой сложностью. Вместе с тем, сознательно или бессознательно, Роулинг выразила и тайное желание людей, уставших от груза все более усложняющихся ответственностей, вручить себя, свою судьбу, свой мир попечительству неких высших сил, могущественных существ, магов (в противовес нам, «простецам» и «маглам»).
Безусловно, подросткам импонирует и тот жанровый коктейль, который «взбила» для них писательница: здесь элементы фольклорной и литературной сказки, детектива, приключенческого романа, романа воспитания, триллера и, разумеется, фэнтези. Все это, конечно, обеспечило этому литературному циклу массовость читательской аудитории.
История с «Гарри Поттером» подтверждает то, что отрочество – наиболее благоприятный возрастной этап для формирования восприимчивости к модным тенденциям (в раскрутке издания, несомненно, использовались механизмы и технологии формирования моды).
Стремительно меняющиеся внешне, внутренне и оттого подверженные многим страхам и комплексам, подростки особенно тоскуют по защищенности, «чувству спины». Поэтому они сбиваются в стаи и сообщества, дающие им блаженное ощущение покоя. Свои сверстнические объединения подростки скрепляют и орнаментируют элементами субкультурной моды – в одежде, аксессуарах, музыкальных предпочтениях, особой сленговой языковой стихии «посвященных» и т. д. Именно страх утратить «чувство локтя» делает их особенно зависимыми от сверстнической общности и, в силу этого, очень внушаемыми.
Тот же, в сущности, механизм лежит в основе интереса многих людей (уже взрослых детей и часто вполне литературно образованных) к явлениям массовой культуры. Критик Л. Карахан еще в 1990-е годы писал: «Массовая культура – уникальная возможность пережить причастность, единение с данной человеческой общностью, свою защищенность внутри этой общности» (5, с. 5). При этом качество художественного продукта не имеет существенного значения, главное, чтобы был эффект «узнавания» и приятное чувство избывания проблем, казавшихся непреодолимыми.
В этой связи обратим внимание на феноменальный успех детективов Д. Донцовой, в том числе и у детского читателя. Очевидно, что эта литературная продукция вообще не предназначалась для детской аудитории, но дети в возрастном диапазоне от 11 лет и старше «самозахватом» укоренили ее в своем круге чтения. Почему, ведь в детском фонде сегодня полным-полно специальных детских детективов? Наверное потому, что современный ребенок не локализован в своей детской; тревоги и проблемы большого мира слишком явно и отчетливо привносятся в его мир и сознание. Соответственно, дети стремятся «прощупать» пространство взрослого общества, чтобы соизмерить возможные опасности для себя и своих близких, убедиться, что есть способы защиты.
Детективы Д. Донцовой дают широкую, мозаичную панораму современной российской жизни: от бомжей до олигархов, от милиции до криминалитета всех мастей – все это изображается поверхностно, в стиле «желтой» прессы. При этом ироничный тон повествования амортизирует и гасит негатив содержания, делая его «нестрашным». А образ сыщика-дилетанта (чаще всего, сыщицы) – не просто дилетанта, обладающего природными способностями логического мышления, а запредельного дилетанта, у которого из всех ресурсов есть только неуемная энергия и неистребимое любопытство (что, несомненно, созвучно характеру отрока и подростка), дает читателю надежду на возможность благополучного прохода сквозь все рифы нашей пестрой и неустроенной социальной жизни. В этом смысле книги Д. Донцовой при всей их видимой художественной клишированности и облегченности выполняют свою терапевтическую функцию и для читателей-детей.
Однако является ли массовая популярность детективов Д. Донцовой проявлением читательской моды? Скорее нет, чем да. Здесь не столько «следование за лидерами чтения», «значимой референтной группой» (1), сколько примыкание к массе тех, кто демонстрирует тип адаптации «сокративших потребности», в частности, в культурном потреблении. Инстинктивное понимание этого присутствует: характерно, что приязнью к этому литературному ресурсу не козыряют, «демонстративности» тут определенно нет. Однако налицо «стандартизированное массовое поведение читателей» (1); если это и мода, то некая «серая» мода, играющая не на повышение, а на понижение качества чтения.
Обратим внимание на то, что в наше время модные тенденции сменяются гораздо быстрее, чем раньше (об «эпохах» уже нет речи, продержаться бы сезон!). Более быстрому устареванию нововведений способствует невиданно ускорившийся темп информационного обмена и, соответственно, «уплотнение событийного времени» (7). Это явление образно охарактеризовала Е. В. Петрухина: «Время больше не течет – оно извергается» (7). Безусловно, это оказывает влияние на литературный процесс. Как отметил А. Битов, «наш высокопроизводительный век оказывает сопротивление производительности индивидуального художника» (2, с. 225). Мастерство все более уступает место художественности с ее «высоким авторским чувством, таинственно уложенным в книгу и воскресающем в душе читающего» (Там же). Литературный процесс коммерческим книгоизданием поставлен на поток – от него тоже требуют «высоко-производительности». И вот на место массовой литературы прежних лет, в которой можно было встретить и наивность, и милое простодушие, и искреннее чувство, приходят ПИПы – персонифицированные издательские продукты. Пришли они и в детскую литературу.
Простой анализ читательских формуляров детей и подростков позволяет увидеть читательскую замкнутость в рамках определенных книжных серий: «Детский детектив», «Страшилки», «Волшебные миры», «Зазеркалье» «Любимые книги девочек» и др. Повальное увлечение ими – есть ли это следование моде? Скорее, это сформированная зависимость.
Современное книгоиздание, основанное преимущественно на коммерческой парадигме, точно отслеживает, какие компоненты повествования, что именно доставляет удовольствие представителям каждой читательской группы, и, отследив, организует массовое поточное производство соответствующего литературного продукта, в котором запрограммированы определенные читательские ожидания. В результате читатель надолго становится пленником отработанных эмоциональных реакций. ПИПы рассчитаны уже не столько на индивидуальное, сколько на обобщенно коллективное восприятие, некие предсказуемые групповые реакции.
Таким образом, о моде на определенные литературные тексты в детско-подростковой среде можно говорить с известной долей условности. Формирование читательской моды здесь затрудняется и таким объективным фактором, как несовершенство техники чтения, незнание его основных стратегий, что неизбежно отнимает у чтения изрядную долю привлекательности и удовольствия. Ограниченность чтения в этот период жизни определенными нормативами (обязательное школьное программное чтение) и вовсе отторгает от активной читательской деятельности.
Здесь следует вспомнить о том, что понятие «читательская мода» имеет и расширительное толкование, включая моду на определенные форматы чтения, те или иные институты книжного дела и, наконец, собственно на чтение как вид досуговой деятельности. Именно в этой позиции в настоящее время мы имеем основную проблемную зону. Общемировые кризисные тенденции в сфере взрослого и детского чтения, которые пока не идут на спад, а, напротив, захватывают все новые и новые социально-демографические группы, в конечном итоге, создают угрозу перевода чтения в тот его формат, который уже не будет ресурсом духовного развития личности и общества.
О моде на чтение, как о сколько-нибудь массовом явлении среди детей и подростков, мы сегодня говорить явно не можем. Все социологические исследования регионального и общероссийского уровней последних лет показывают, что большинство юных респондентов соглашаются с тем, что чтение не занимает существенного места в их жизни.
Чтение сохраняет свои позиции как необходимый инструментарий учебной деятельности (в этом качестве воспринимаясь зачастую как «неизбежное зло»). Продолжает существовать чтение в жизни детей и как ресурс релаксации, развлечения, отдыха. В этом случае востребован несложный для восприятия литературный материал («легкий», «без занудства», «без описаний» и т. д.) и определенные модели чтения («без напряга», «чтобы не париться», «читать по касательной»). Как видим, и здесь обнаруживает себя явление «моды наоборот», посыл которой – не выделиться, а, напротив, слиться с вязко-бесформенной массой «сокративших потребности». Такая ситуация и ее разрастание заставляют думать о реанимировании хотя бы самых простых мотиваций свободного чтения.
В то же время в детско-подростковом сообществе сохраняется пока сегмент активных читателей, пусть и небольшой (по данным исследований, примерно на уровне 8–10 %). В библиотеках таких читателей сегодня уже причисляют к «элитарным», хотя признаки элитарности здесь заведомо снижены: просто стабильно читающий ребенок, к тому же получающий удовольствие от чтения, уже рассматривается как элитарный читатель. Для нас в данном случае важно, что такие читатели не только читают, но оказываются способными осмысливать роль чтения в своей жизни и человеческой жизни вообще. В чем видятся им главные возможности чтения?
Читатель детско-подросткового возраста видит обогащающее действие книги и в том, что у каждого автора свой взгляд на окружающий мир, можно прикоснуться к внутреннему миру самого автора. У него появляется возможность на какое-то время отказаться от своего «Я» стать участником других событий, окунуться в другую жизнь, другие переживания и отношения. Подросток ощущает особую притягательность книги, когда описанные в ней проблемы «одновременно мои и не мои». Возможность видеть мир в разных ракурсах обогащает мировосприятие, делая его более богатым и гибким. Кроме удовольствия узнавания себя («похоже на меня», «у меня также было»), подросток обретает новое удовольствие – узнавание другого («я никогда так не думал», «я раньше этого не замечал»). Через «подключение» к миру другого человека, присвоение его индивидуального духовного опыта происходит катализация личностного роста, рывок в «зону ближайшего развития».
Дети и подростки, знакомые с читательскими удовольствиями такого уровня, уже вполне понимают разницу между простым потреблением информации и чтением как духовносозидательным актом: «…люди, бесконтрольно получающие информацию, опустошают себя духовно. О чем ни спроси, все расскажут, а глаза – пустые, несчастные»,– так сформулировала эту мысль 16-летняя респондентка. Осознается юными элитарными читателями и общественная значимость чтения: «Через книги передается мудрость человечества, накопленная веками, опыт от одного поколения другому», «…я считаю, что если люди перестанут читать, то рано или поздно мы можем превратиться в роботов без чувств, мыслей и собственного мнения». Характерно, что подростки апеллируют именно к высшим функциям чтения.
Сегодня много говорят и пишут о распространяющейся в обществе тенденции «десакрализации книги». Для взрослого общества это, скорее всего, так. Но дети – иное дело. Дети воспринимают книгу и чтение по-прежнему как чудо – просто в силу первоначальности их открытия для себя. И какое-то время это является естественным препятствием для «стандартизации ожиданий и реакций»; далее же дети зависимы от импульсов поддержки извне в своих взаимоотношениях с книгой. Увы, такой поддерживающий детское чтение «планктон» в современном обществе стремительно сокращается. Особенно если говорить не просто о включенности детей в чтение (это обеспечивается всеобщностью школьного образования), а о развертывании высших смыслов и ресурсов чтения.
Безусловно, здесь ведущая и незаменимая роль принадлежит семье. Состояние стартового для ребенка духовно-интеллектуального капитала среднестатистической российской семьи сегодня достаточно проблемно. Домашнее книжное окружение ребенка, как правило, ущербно и количественно, и качественно, а его эксплуатация в семейной практике столь невыразительна, что не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на читательское развитие юного человека. Ребенок достаточно длительное время познает и осваивает мир через подражание, поэтому явления читательской и вообще культурной моды взрослых членов семьи воспринимаются и воспроизводятся им в его собственной культурной практике.
Книга явно не играет заметной роли в большинстве российских семей. Многие дети при опросах уверенно заявляют себя в качестве семейных «лидеров чтения» на том основании, что они «хотя бы по школе» читают: «взрослые читают меньше нас». Сегодня стремительно множится количество семей, в которых жизнь и быт тотально виртуализированы. В крайних формах дети в таких семьях становятся некими медиа-Маугли, которые зачарованно и оцепенело сидят у телевизоров, включенных на каналах СТС и ТНТ, либо поглощают как детское питание, DVD с мультсериалами, в то время как взрослые смотрят свои сериалы или блуждают по просторам Сети. Засилье «образных коммуникаций» в семейном пространстве еще более разобщает его. В. Б. Марков в статье, посвященной роли книги и чтения в современной цивилизации, отмечает: «Привязывая людей к экрану, фиксируя их тела, современные медиа дробят общественного субъекта на атомы» (6, с. 25).
Формировать моду на чтение в такой ситуации непросто. Собственно, вряд ли удастся что-то серьезно изменить, если не трансформируются векторы ценностного пространства общества. Пока в нем превалирует идеология успеха, воплощенного в максимальном расширении «потребительской корзины» индивида, трудно надеяться на активное движение людей в сторону «отказа от мыслимых удовольствий в пользу немыслимых» (Ф. Искандер).
С. Л. Соловейчик еще в конце 1980-х г. предупреждал о тех ловушках, которые ждут семью, заряженную преимущественно на материальный успех: «Обычно заботы по достижению достатка вытесняют заботы духовного рода. Но родителям духовность заменяет их энергия, их успех, их стремление к успеху. На долю же их детей не остается ничего – ни духа, ни энергии, ни собственного успеха и они погибают душой» (9, с. 125). Социальные стандарты жизни большинства россиян еще находятся на столь среднем уровне, что вопрос о «качестве жизни» (в западной трактовке этого понятия) всерьез не возникает, во всяком случае, на массовом уровне. Множество взрослых требуют именно «комфортного чтения», так как для них оно продолжение и выражение ценности комфортной жизни как таковой.
Во властных эшелонах, ориентированных сугубо прагматично, нет глубинного, прочного сознания ценности ресурса культуры для развития общества. Как справедливо отметили в своей программной статье-манифесте Д. Дондурей и К. Серебренников, «у правительства сегодня нет никаких культурных обязательств перед страной» (4, с. 13). И это приводит к неизбежному культурному одичанию, которое отражается и в читательских притязаниях граждан. Как не вспомнить здесь едкую «несвоевременную мысль» А. М. Горького, которая сейчас звучит, увы, весьма своевременно: «Необходимо, чтобы дети хорошо знали забавнейшую историю о том, как идиотизм людей, которые заботятся навеки утвердить свое личное благополучие, затруднял развитие общечеловеческой культуры, задерживал и личное культурное развитие командующих идиотов» (3, с. 97).
Между тем в «продвинутой» части общества укореняется убеждение, что развитию «по модели культуры» не может быть разумной альтернативы; не ожидая соответствующих реформ «сверху», все более развивается движение «снизу», возглавляемое энтузиастами и подвижниками культурных институций общества. Использует это движение и инструментарий моды – полезность его в данной ситуации понимается даже детьми: «Чтение – это модно? Да пусть будет модно, было бы здорово, если бы эта мода задержалась надолго», «Хорошо, если будет модно быть образованным и начитанным, ведь именно образованные люди – будущее России». В то же время подростки осознают хрупкость и непрочность этого основания читательского развития: «мода изменчива», – замечает 13-летняя респондентка. Гораздо надежнее, когда есть подлинный интерес к чтению: «Человек, который любит читать, будет читать всегда, просто потому, что ему это НРАВИТСЯ». Однако чтобы у ребенка состоялось это «нравится», нужно, чтобы взрослые члены семьи были читающими: «Когда ты видишь, как читают твои родители каждый день, сам невольно тянешься к книгам, задавая вопрос: неужели так интересно?». Еще нужно, чтобы «дома было много книжек» и чтобы и родители, и дети знали дорогу в библиотеку, где «много полок с разными книгами». При счастливом стечении всех перечисленных обстоятельств может состояться это чудо – читающий ребенок, который делится с миром своей великой радостью: «Как я рада, что я умею читать, что я полюбил читать!»
Такой ребенок становится естественным культуртрегером чтения, ибо не способен держать это чудо в себе: «Я просто хочу пробудить в вас охоту к чтению, может, не такую, как у меня, но чтобы вы брали книгу хоть два раза в месяц! Жизнь прекрасна, нужно только открыть глаза и начать читать!». Этим оптимистичным гимном книге и чтению 12-летней читательницы мы и завершим свои не очень веселые размышления о детской читательской моде.
Прав А. М. Горький: «…земля принадлежит детям, всегда детям! Мы, усталые, умираем, они горят на нашем месте, как новые яркие огни – пламя творчества не гаснет благодаря им, и я бы сказал, что только дети – бессмертны!» (3, с. 65). Стоит ради этого побороться со своей взрослой леностью, инертностью, духовной вялостью, осознавая великую социальную ответственность за настоящее, подлинно человеческое качество жизни будущих поколений.
Литература
- Аскарова, В. Я. Возможности искусствоведческого, социологического, культурологического и иных подходов к исследованию читательской и литературной моды / В. Я. Аскарова // Вестник Челяб. гос. акад. культуры и искусств. – Челябинск, 2009. – № 3 (19). – С. 105 –119.
- Битов, А. Пятое измерение : на границе времени и пространства / А. Битов. – М. : Независимая газ., 2002. – 544 с.
- Горький, А. М. О детской литературе, детском и юношеском чтении : избранное / А. М. Горький / сост. Н. Б. Медведева. – М. : Дет. лит., 1989. – 224 с.
- Дондурей, Д. Б. В поисках сложного человека / Д. Б. Дондурей, К. С. Серебрянников // Рос. газ. – 2009. – 7 окт. – С. 13.
- Карахан, Л. Почему? / Л. Карахан // Искусство кино. – 1990. – № 6. – С. 4 – 6.
- Марков, В. Б. Книга и чтение в процессе цивилизации / В. Б. Марков // Чтение как система трансляции духовного и культурного опыта / Рос. нац. б-ка. – СПб. : РНБ, 2009. – С. 22 – 32.
- Петрухина, Е. В. Русская языковая картина мира и православное сознание / Е. В. Петрухина [Электроннй ресурс] // Слово : православный образовательный портал. – Режим доступа: www. portal-slovo.ru /rus/philology/Russian/585/116771. – (25.03.2008), свободный. – Загл. с экрана. – яз. рус.
- Соколов, А. В. Миссии и мутации библиотек / А. В .Соколов // Библ. дело. – 2009. – № 14. – С. 2 – 10.
- Соловейчик, С. Л. Педагогика для всех / С. Л. Соловейчик. – М. : Дет. лит., 1987. – 366 с.
- Черняк, М. Я. «Писатель пописывает, читатель почитывает» : к вопросу о роли чтения в современном обществе / М. Я. Черняк // Чтение как система трансляции духовного и культурного опыта / Рос. нац. б-ка. – СПб. : РНБ, 2009. – С. 33 – 43.
Автор: Н. К. Сафонова