Настоящая статья подготовлена на основе материалов фольклорно-полевых исследований кафедры народного художественного творчества (нхт) тверского филиала государственной академии славянской культуры (гаск) в торжокском районе тверской области в 2006–2009 гг. Введение в оборот самобытных фактов локальной традиции всегда представляет большой научный интерес.
Момент рождения семьи в народной культуре ознаменован развернутой многоплановой ритуально-обрядовой формой – традиционной свадьбой. Главными стержневыми смыслами традиционного свадебного комплекса являются идеи социального становления, общественного перевода (инициации) молодых в новый для них и жизненно значимый для социума брачный статус, а также идея сближения двух семейных родов ради продолжения рода. В ситуации налаживания новых социальных связей – родства по браку – проявляется достаточно многоплановая палитра отношений – от соперничества, недружелюбия, подозрительности до стремления «уважить», породниться, примириться. Эти эмоционально-психологические состояния находят своё выражение в художественных формах свадебной обрядности.
В ходе фольклорных экспедиций кафедры удалось встретиться с многочисленными фактами существования в памяти старших поколений большого объема информации о традиционной свадьбе. Сведений оказывается достаточно, чтобы говорить о возможности составления основательного представления о традиционной свадьбе в этой местности. Полученная информация охватывает все структурно-временные периоды свадьбы – и предсвадебный, и собственно свадебный, и послесвадебный
Разговор о предсвадебном периоде тверского традиционного свадебного комплекса хотелось бы начать с обрядовых действ, связанных с «девичьей красотой». Анализ материалов экспедиций и фольклорно-этнографических источников позволяет выделить прощания девушки невесты со своей «девьей красотой» в качестве обрядового элемента, бытовавшего в тверском крае на рубеже xix – xx вв. По своей сути обрядовые действа с девьей красотой призваны отметить переход невесты в другую семейно-родовую и социально-возрастную группу.
В русской свадебной традиции символами «девьей красоты» могли выступать елочка или куделя, девичья головная повязка или косник, а также лента, березка или даже куст репейника. Спектр действий, производимых с этими предметами, различен. В одних случаях это сжигание или уничтожение, в других – дарение, в третьих – демонстрация в процессе всевозможных обрядовых действ. В тех случаях, когда в качестве девьей красоты выступала не лента, а елочка, ее иногда ставили под иконы, а «потом несли за невестой под венец» [2, с. 269]. «девья красота» могла присутствовать в разных эпизодах свадебного обряда; например, таких как сватовство, баня, девишник, утро дня свадьбы, свадебный пир. Мотив прощания невесты со своей «красотой» звучал многократно. Из опубликованных свидетельств по тверской свадебной обрядности можно отметить утверждение о том, что предметом олицетворявшим «девью красоту» в тверской области, как правило, была «куделя» или лента (осташковский, новоторжский, старицкий, тверской, зубцовский уезды) [см.: 2, с. 267].
В 2007 году в деревне пашино был обнаружен гребень, использовавшийся для прядения пряжи. Наше внимание привлекло то, что центральная часть гребня была слегка обгоревшей. Возникло предположение, что данная подпалина может быть свидетельством того, что гребень использовался в свадебных действиях именно как предмет, олицетворявший в комплексе с куделью «девью красоту». Предположение о том что подпалина на гребне является следствием свадебных обрядовых действий основывается на свидетельствах информантов, которые рассказывают, что на последней «пóсидке», на которую приходила невеста, на прялке сжигалась ее куделя как символ окончания девичества. Такие действа не обладают региональной уникальностью. В самых различных вариантах они характерны для многих территорий. Например, при упоминании о ряжении на свадьбу, находим следующее описание: «на свадьбе рядились в покойника, в «смерть». Свадебная игра проходила в очень сходных действиях со святочными играми в покойника. В пензенском уезде этот обычай еще существовал в начале xx в., хотя выполнение его в это время было не столь обязательным, как прежде. Покойником наряжались мужчина или женщина, его клали в доме родителей молодой. Все находившиеся здесь делали вид, что оплакивают его, причитали, кое-кто кадил лаптем, привязанным к оборам. В это время кто-нибудь прял на гребне зажженную кудель, а затем бросал её в гостей. Покойник вскакивал и пускался в пляс» [1, с. 455].
Следует заметить, что действия с девьей красотой в канун свадьбы фиксировались исследователями в новоторжском районе еще 25 лет назад. Л. С. Гвоздикова и г. Г. Шаповалова особо подчеркивают стабильное функционирование «девьей красоты» в двух моментах тверского свадебного обряда – это «баня» и «девишник». В ходе экспедиции гаск в этом районе нам не довелось слышать рассказов о девишнике как таковом. Возможно, что этот предсвадебный эпизод трансформировался в «последнюю посидку», где продолжали функционировать традиционные для девишника обрядовые действа. Если «мальчишник» с аналогичными функциями прощания с холостяцкой жизнью распался еще в начале xx в., то к середине века эта же участь постигла, по-видимому, и «девишник».
начиная с довоенного времени, традиционная свадьба постепенно уступает место обыденной казенной процедуре «записи акта гражданского состояния». Сторожилы так и сообщают: «свадьбы не было. Какая свадьба. Расписались и все». Например, галина александровна шмаль, 1935 г. Р., сергеева надежда михайловна, 1940 г. Р., фёдорова антонина дмитриевна, 1936 г. Р., уроженки д. Галки сукромльского с/п рассказывают: «мы по-новому замуж выходили. Расписались, да и всё. Ну а дома стол. А после войны и родни-то не стало. Родни-то нет, кому свадьбу собирать? Собирать-то некому». А егоровы василий иванович, 1930 г. Р., и мария григорьевна, 1925 г. Р., из деревни маслово сообщили о своем бракосочетании: «зашёл я в сельсовет: николай николаевич, я приду… ей предупредил 18 декабря…(далее рассказывает мария григорьевна). Он не сватал. Встречались, ходил он ко мне восемь месяцев, потом решили пожениться. Сестру мою благословляла бабушка, она чужая была, конечно, а меня никто не бусловлял. В 56-м году мы поженились. У меня подружка была, спросила у меня: «ты что, замуж собралась»? Я говорю: «да». Она и заплакала. И я с ней. Раньше же, когда отправлялись замуж выходить, невесту-то готовили и плакали всё время. Приговаривали. У меня сестра была, вот та, знала, что приговаривать надо, а я не знаю. Нас было семь человек у мамы, и все умерли… мы и пошли с ним в этот вечер записываться. Вдвоём. Погода была плохая, ни зима, ни весна – не пойми что было. Мы записались и пришли к его родителям. Мать его, она молчаливая такая была. Ей не хотелось, чтоб мы с ним поженились. У нас женщина одна была на работе, постарше всех, так она говорила: «маруська, ты придёшь, записавши, матку сразу назови, а то не назовёшь – потом не назвать будет». Так и было, я сразу назвала. А она, матушка, покойница, она не назвала своего мужика, долго потом не называла. Да, боялась назвать мужа сваво. Замуж вышла, дети уже были, она не называла его… ну, вот мы пришли. Они стол собрали – мать и сестра его. Ну, тогда было просто, картофельную тушёнку, капустную тушёнку. Никто меня не благословлял. А просто, собрали на стол – садитесь, да и всё».
В этой ситуации угасания свадебной традиции удивительным событием представляется сохраненная старожилами память о предсвадебном эпизоде, связанном с «девьей красотой». Так, удалось обнаружить некоторые песенные образцы. Из текста песни «что не в трубоньку» явствуют действия, в которых присутствует «девья красота» (по-видимому, в виде ленты):
Ох, что не в трубыньку трубила рано по утру, ох, рано по утру
Ох, что ведь марьюшка плачет по русою косе, ох, по русою косе
Как сиводни тя, русая, сама я чёсала, ох, сама я чёсала
А родимая матушка заплётывала, ох, заплётывала
Уж как завтро тя, русая, сваха заплетёт, ох, сваха заплетёт,
Заплятут тибя, русая, на диве косы, ох, на диве косы
Обовьют тибя, русая, вокрук(ы) головы, ох, вокрук(ы) головы
Ой, наденут на головушку бабыю скроту, ох, бабыю скроту
Уж как бабья-то скротынька с печи не видать, ох, с печи не видать
Ой, уж как девичья красота за сто вёрст слыхать, ох за сто вёрст слыхать.
По публикациям мы знаем, что подобные песни исполнялись после «бани», на «девишнике». Распространенность такого песенного образца достаточно широка. Например, в двухтомном издании «русская свадьба», подготовленном государственным республиканским центром русского фольклора в 2000 году, приведен вариант этой песни из ставропольского края. Там эта песня исполнялась накануне венчального дня, после «бани». Причем в процессе исполнения песни активная роль отводилась матери невесты. Она допоздна многократно заплетала, расплетала и снова плела косу своей дочери-невесте. «подруги в это время сидели за столом, несколько раз без перерыва они пропевали эту песню, «растрогивали» невесту с матерью, которые плакали, не проговаривая какие-либо слова» [3, с. 381]. В этом же издании приведен сходный образец песни, записанный в воронежской области [3, с. 291]. Варианты различаются как по тексту, так и по напеву. В торжокском варианте поэтического текста обнаруживается уникальное своеобразие при очевидной закрепленности в обрядовом плетении косы накануне свадьбы.
Приурочен к рассматриваемым обрядовым действам и другой песенный образец – «при вечёре», обнаруженный в ходе торжокской экспедиции гаск.
Да. При вечёре, как при вечере, да.
При остатнём было времечке,
Как у марьи на девичнике, да,
У ивановной на девичьём, да,
Прилетал к ней млад есён сокол, да,
Млад есён(ы) сокол залётненькой, да,
Добрый молодец заезжинькой, да,
Он садилэсэ на окошечко, да,
За серебрену решеточку, да,
Что никто его не видит то, да,
Что никто и не узорит то, да,
Как увидела, узорила, да,
Марьина то родна матушка,
Говорила чаду милому, да,:
«чадо милоё родимоё, да,
Приголубь есного сокола», да,
«ты, родимая, моя матушка, да,
Я бы рада приголубити, да,
У меня язык то не ворачётчы. Да,
И уста не розверзаютцы, да,
Белы ручки опускаётцы».
Текст песни совершенно явственно указывает на время и место своего исполнения. Интересный вариант этой песни мы находим в публикации «тверских губернских ведомостей» за 1850 г., правда, сообщен он из ржевского уезда (к сожалению, более точной паспортизации не приводится) [4, с. 88].
Характеризуя предсвадебный комплекс, распространенный в центральной части россии, исследователи отмечают, что песни типа «что не в трубоньку» дополнялись песенным сюжетом «при вечёре», создавая целостную музыкальную картину обрядового действа [см.: 3, с. 332–335, 469]. Возможно, что и в тверской области подобная взаимосвязь песен имела место.
Из песен предсвадебного периода можно назвать еще один образец, обнаруженный в торжокской экспедиции. Это песня с широко известным сюжетом «изменщица…», которая исполнялась девушками-подружками под окнами или в доме на «сговорах». Запись, которая имеется в нашем фонде, представляет собой лишь фрагмент песни. Важно то, что этот образец несомненно входит в единый музыкально-обрядовый комплекс, так как исполняется на формульный напев предыдущей песни.
- …
- Она изменщица, оманщица
- Она сказала ноне замуж не пойду, да,
- Не пойду и не подумаю идти, дэ,
- Ни за князя, ни за барина, да,
- Сама вышла за простого молодца,
- За ивана ивановича.
Торжокская свадебная песня «ты река ли моя, реченька» представляет собой образец, относящийся к предвенчальному периоду и исполнявшийся для невесты-сиротки. В русской свадебной обрядности песни такого рода могли звучать в момент «рукобития» или на «сговоре», а также взамен родительского благословения, когда жених приезжал выкупать невесту. Невеста под эту песню обычно причитала.
- Река ли моя речен(и)ка, ой, да,
Ты река ли моя быстрая.
- Ты река ли моя быстрая, ой, да,
Ты течёшь реч(и)ка не взмутишься.
- Ты течёшь реч(и)ка не взмутишься, ой, да,
С желтым бережком не сровнишься.
- С желтым бережком не сровнишься, ой, да,
Что сидит ли красна девушка.
- Что сидит ли красна девушка, ой, да,
Она сидит, да не улыбнется.
- Она сидит, да не улыбнется, ой, да,
Говорит речи, не усмехнётся.
Имеющаяся запись этой песни (как и предыдущая песня), к сожалению, представлена только этим небольшим фрагментом. По другим публикациям с полной сохранностью текста приуроченность к сиротской свадьбе становится очевидной исходя из развертывающегося сюжета. Далее по тексту следует обращение к крестному отцу или брату с просьбой пойти к божьей церкви, ударить в звонкий колокол, чтобы расступилась мать-сыра земля, раскололась гробовая доска и чтобы вышла родная матушка (родный батюшка) благословить свою дочь. С полным тверским вариантом этой песни (но опять-таки из ржевского уезда) знакомит публикация более чем полуторавековой давности в «тверских губернских ведомостях» [4, с. 89]. Факт обнаружения и сохранности в народной памяти фольклорных произведений, зафиксированных публикацией еще в девятнадцатом веке, представляется, конечно же, замечательным и удивительным.
Интересную информацию о предсвадебном периоде новоторжского традиционного свадебного комплекса, и в частности о сватовстве, сообщила наталья михайловна мельникова, 1914 г. Р., уроженка дер. Редькино торжокского р-на. Ее воспоминания относятся к 1933 году, когда ей было 19 лет: «мне девятнадцать лет было – я замуж вышла в пашино за парня, он с девятого года был. Он крестьянский, нигде не работал, он так-то в ленинграде был… я, в общем-то, его не знала, я только дворами его видела. Матери явойной сестра была у нас в деревне».
В ситуации сватовства в данном случае активную роль выполняла сваха, которая состояла в родственных отношениях с женихом – она была снохой в доме тетки жениха. До сватовства молодые люди не знали друг друга и поэтому сваха «обманом» заманила наталью михайловну в дом тетки жениха.
«оны позвали меня, я и не знала, ихная сноха была, она в девках родила. Она пришла ко мне и говорит: «простынку сделай мне так, я вышью. Детскую простынку, уголок. Я её нарисовала, я её зашила всё, но ничего не пойму, пойдём, мне подскажи». А я говорю: «ну что ты сюда не принесла?». Она говорит: «не, неудобно, заругаются. Сходи, – говорит, – подскажи». А у меня сноха была (жена брата сергея), говорит: «ну, иди, чего тебе делать-то?». Ну, я и пошла, смотрю, какой-то мужчина сидит, я его и не знаю, а она ушла. Я говорю: «эта надя, чего …(ты) мне хотела показать, (давай простынку) я б её подсказала …простынку», а она: «нет, наташ, вот как хочешь, вот пришёл парень, ты знаешь яво?» я говорю: «я два раза всего его видела». Она опять: «у него… (мать) хорошая, она тебе будет за родную мать. Выходи за него замуж». А у меня сергей – брат с девятого года, был на заготовки отправлен, я говорю: «я ничего не знаю, хозяина нету, я ничего не знаю». Он (жених) сидит, говорит: «ну, сноха у тебя такая хозяйка, она всё знает». Я, значит, ушла, им сказала: «нет, когда приедет сергей, тогда и дело будет». Пришла я и не сказала ничего снохе своей».
Вот так обрисована ситуация знакомства с участием третьего лица, взявшего на себя роль свахи. Активность свахи продолжается и в последующей процедуре сватовства. Она во второй раз приходит в дом к девушке-невесте и пытается подготовить благоприятную почву для появления сватов. Наталья михайловна вспоминает: «она пришла и говорит: «ну, как, наташк, вот сватать приехали. Павел (будущий свекор) говорит, мы её за ваську просим идти, а она (наталья михайловна) сказала: «сергея нет – я ничего не знаю, хозяина нету, я ничего не знаю». Сноха (жена брата наталии михайловны) отвечает: «а чего такое? Завтра мы и без сергея их приветим, пускай приезжают». Так дано согласие на сватовство. Причем, сноха пытается уговорить молодую девушку не противиться сватовству, выставляя при этом вполне житейские резоны. Своими доводами она пытается обосновать законность и преимущества любого сватовства, даже в ситуации имеющегося у девушки постоянного ухажера.
Наталья михайловна рассказывает: «она меня ругает, а я села, пряду. Она меня ругает: «ты чего делаешь-то? Мой полы». Я говорю: «полы чистые, чего их мыть-то?». Я полы вымыла, коврики постлала. Она говорит: «приедут». Я говорю: «как приедут? Я ничего не знаю, я его не знаю, я за него не пойду». (у меня был парень, он очень просил меня до весны подождать. Он говорит: «не ходи до весны, вясной у меня стройка, построюсь – сразу поженимся»). Я говорю: «у меня есть парень». Она сказала: «пока молодая – гонятся, старше будешь – никого ня будет. Это сваты – не поморы, пускай посватают. Приедут и сосватают». (это значит, как хвальба тебе, не поморы что сватаются, это же почёт, очень хорошие сваты, как говорят). Ну, ладно, я сижу пряду и ня думаю. Она меня ругает: «переоденься, чего ж ты прядёшь? Вот они зайдут, а ты не переоделась». Я говорю: «они должны сказать тебе, что они придут?». Я пряду, ничаво, гляжу – заходют. Такой усатый – батька явойнай, он (жених), потом редькинской его тётки муж, это матери, свякрови моей сястры муж, из нашей дяревни, к которой они приезжали. (то есть в качестве сватов пришли сам жених, его отец и дядя). Свякор сразу на меня и говорит: «ну, вот, наталья михайловна, мы и пришли сватать». Поздоровался, а сноха у меня и говорит: «проходите!». Он говорит: «вроде пока нельзя», а она: «ничего, ничего, проходите». Прошли, сели. Знаешь, как, бывало, говорили? Нельзя вперёд заходить, через матицу надоть поговорить, а то толку не будет. А она у меня боевая была, сразу: «заходите, заходите, заходите!». Они пришли, сели, а я и ушла переодеться. За матицу зашли, тут сели. Да, раньше так говорили, чтобы толк был, нельзя за матицу заходить. А они зашли и сели. А я взяла гребень, пошла в чулан (такой был), надо ж переодеться. Они сидят, ничаго не говорят, а сноха у меня печку топила, всё приготовила, вина сходила нашла. Вот она накрывает на стол. А я пошла переодеваться, ну и вышла вон. Сели за стол, вначале раньше-то приданого просили. «приданое», – говорит, а я ничего: «сказала, без сергея ничего не буду решать!». «ну, давайте, – говорит, – свадьбу сыграем», а я говорю: «свадьбы никакой не будет! – я говорю – наших два-три, иль там чатыре человека к вам поедут и от вас чатыре человека, (за невестой-то приезжают), и всё, – я говорю, – больше ничаво не надо». Потому что на свадьбу надо ж чаго-то, а с чаго было, ничаво ж не было, денег нет, только хлеб вот давали, а денег-то не было. Он начал: «вот давайте договоримся: приданого вот столько, вот тогда свадьба…», а я говорю: «никакой свадьбы!», а он: «ну и хорошо». Я говорю: «от вас вот приедет три-чатыре человека, ну пусть пять, от нас – три человека, больше не будет никого». Сноха сказала: «ну и хорошо, приедет сергей – мы всё решим тогда. Завтра, – мол, – приедет сергей, и он (мимо ездили на лесозаготовку, мимо пашино) заедет, вам скажет».
Пока сваты угощались за столом, молодых людей отправили погулять на улицу, для того чтобы они могли познакомиться и поговорить, обсудить свою судьбу. Н. М. Мельникова вспоминает: «а вот, когда сватались, пошли мы по деревне, поговорить надо. Они (сваты) сидели, а мы с женихом пошли. Я скапризничала. А вот чего: он когда приехал, перед этим они поехали в рясню свататься. Там у него была знакомая, она училася на маслозаводе работать, и она написала ему письмо, что я в этот день буду. И она не приехала, а, как там их, батька ли их, кто ли, скапризничали и уехали. Вот и приехали ко мне. Он мне стал говорить: «я и уехал, зря ездили, не стали мы», а я говорю: «ты что, потом жалеть будешь. Ты зачем приехал? Она … может, ей нельзя было уехать? Она бы через день приехала, а ты ня мог подождать яё, а потом жалеть будешь». Он говорит: «нет, я не буду её жалеть», я говорю: «нет, это очень нехорошо». А он: «я сказал, значит всё. Всё и всё!». «ну, всё, так всё». Так обсуждали свои обстоятельства молодые люди в день сватовства. Девушке парень понравился: «ну, он был модистый, красивый». У молодого человека наталья михайловна тоже видать была на примете и он говорил своей матери: «во, ма, такая черненькая, хорошая девчонка, молодая».
Продолжая рассказ, наталья михайловна сообщила: «ну, вот, я поехала за сергеем, ну ему сказала, а он говорит: «поезжай домой». А я морозом тридцать километров, мне дядька дал такую клячу – я насилу доехала. Он говорит: «ну, ты что решила?», я говорю: «не я решаю! А решаете вы, хозяин! Я сказала, что не пойду, мне сказали, что «ты пока молодая», а я сказала: «мешаю? Я пойду на льнозавод работать!». Сергей ничево мне не сказал.
едем обратно, он говорит: «ну, чаво? Едем мимо, вон ихный дом. Заедем, скажем, что приедем дом-то смотреть? А поговорим – так я могу и отказать им», я говорю: «ну, ладно». (когда посватают, потом едут дом смотреть, невеста едет к жениху дом смотреть – это так было надо). Он пошёл, сказал, а жених был в больнице, зубы у яво заболели. Хозяин – батька с маткой: «приезжайте, приезжайте». Ну, поехали. Народу раньше заходют, невесту смотрят, как же – полная изба. Дом большой, хороший, это я помню… ну а нечего смотреть-то там раньше, так помню, была одна комната большая, а тут кухня, по линии пять окон, дом был большой, хороший. Три окна – чистая половина, а там – кухня в два окна, это было. Сам батька у жениха мастер… сергей вызывает меня в сени, говорит: «ну, что ты, скажи?», я говорю: «наверно, мне судьба такая, я вижу, что надо вам избыть меня. Иду! Как я буду жить – не покажу, люблю ль я, не люблю – я как жила в людях, как уважала, так и уважать буду. Иду!» – вот я что сказала. Он сто рублей денег и шесть пудов хлеба им приданого. У меня утиральников очень много было, я всё сама шила, «настил» и «вырезы» – я всё сама. Я выходила замуж – у меня шесть утиральников было, матрасы были наткатые, всё нашила, одеяла – вон съездил в торжок, купил мне серёжа два одеяла, одно – покрывать такое, другое – спать. Это всё купил мне, купил мне много. Купил ещё материал шесть метров – можешь ещё одеяло сшить, а сноха три метра отрезала, скроила, себе платье сшила, мне ничего не получается. Я пошла, там зампредова жена такая была хорошая: «тётя кать, ты меня выручишь?», «выручу, какого тебе материалу надо?», «вот такого». Дала мне… так и вышло.
Раньше, когда с гостинцами приезжал жених, надо приданого отправить, утиральники, матрасы. Как посмотрели дом-то, он приехал, а у меня утиральники уже готовыи в сундуке. Сергей сказал: «я даю сто рублей денег и шесть пудов хлеба. Вот когда едем на свадьбу, это всё и берём». До свадьбы дня два, наверное, завёртывают, что только отправить ему – утиральники, матрас, и всё, больше ничего. А сундук – это едешь когда совсем, едешь на свадьбу и везёшь сундук свой. А в сундуке бельё своё, там у меня половики были оставшиеся, ещё и матрас был, один я отправила, другой был оставший. Ну, вот еще, полотенцы – надо утираться, надо же подарить свякрови чего-то, чего сможешь. А я ничего не могу, что, пойду покупать материал? Я подарила ей утиральник на свадьбе.
Через неделю, на масленой неделе была свадьба. Масленца в воскресенье, а маслена неделя в понедельник начинается, а потом последнее воскресенье – прощальное».
По определению мельниковой натальи михайловны, подарки, с которыми приезжает жених до свадьбы за приданым, были чисто символические. На вопрос, с какими подарками приехал её жених, она ответила: «ни с какими, приехал да и всё. Так называется. Чего-то привёз, так, немного. Может это, печение купил в магазине какое-то, чего-то было. Ну, его угостили за столом и говорят: «ну, этот сгурь и можешь забирать». (ну вот, матрас, эти утиральники я завернула в платок такой и вот он может забирать этот сгурь). Сноха стол собирает, за стол, как же, нехорошо так-то. Тушёнку, капусту, огурцы, там это всё. Не пякли ничего. Картошку мятую – вот тушёнкой называли. Поставили вино, они выпивали. С ним был двоюродный брат, он лёг на постель, я говорю: «давай, вставай, за стол садися», а он ни в какую, чего-то ему мешало, обидно было. А потому что я зналась тоже с ним. Я говорю: «ну, не пойдёшь – как хочешь». Встал, пошёл. У меня двоюродная сестра была, она говорит: «давай, мы их пойдём провожать», я говорю: «я не поеду их провожать». Она поехала, я не поехала, вышла только в коридор...
Записываться приехал на лошади за мной. Как получилось, очень тоже нехорошо. Он сказал: «в этот день я приеду, мы поедем записываться». Я до вечера его ждала, его нету. Он пришёл, приехал уже поздно, к вечеру, говорит: «знаешь чего? Ты меня извини, председатель сельсовета был в районе (он ему дядя родной), он сказал: «приезжай вечером, я, – говорит, – щас застывший, голодный, приезжай вечером, я тее дома запишу»». И вот он приехал, говорит: «поехали в пашино, он там живёт, он запишет нас». Мне это было что-то такое, не понравилось. Я прямо ему говорю: «чего ты, боишься меня показать? Поэтому вечером приехал?». «да нет, вот приедем – тебе скажет дядя костя точно, что он мне так сказал. Я приезжал – нет яво, он в районе был вызвамши, он приехал – мне так сказал». Вот сижу думаю – что, идтить что ль мне? … ладно, «давай, наташа». Дядька там, он знал меня, я в няньках там была. Записалася, говорю: «ну, что ж поехали, или я пяшком дойду». Это было в пашине, километров пять. Нет, он вышел, на лошади поехали… вот записались, через два дня свадьба… ну а потом я готовиться стала к свадьбе».
Вот такое замечательное повествование удалось услышать в д. Русино. Удивительные подробности, сохранившиеся в памяти н. М. Мельниковой, освещают весь предсвадебный период. Этот рассказ позволяет составить достаточно полное представление и о сватовстве, и о «ладах» или «рукобитии», и об обычае осмотра хозяйства жениха, и о традиционных для новоторжского села способах предсвадебного общения благодаря предписанным формам передачи части приданого жениху, и даже о процедуре записи акта гражданского состояния в сельском совете.
Приведенные примеры образцов, зафиксированных в фольклорно-этнографических экспедициях, относятся только к одному предсвадебному периоду. Но и они убедительно показывают, что народная память еще способна выступать надежным фактором обеспечения преемственности культуры. Безусловно, для актуализации фольклорного слоя традиционной культуры, который все еще сохраняется в памяти представителей старшего поколения, сегодня нужны посредники – специалисты в области народного художественного творчества, фольклористы. Именно с ними связаны надежды на сохранение, возрождение и включение элементов фольклорной культуры в современную жизнь.
- Астров н. Крестьянская свадьба в с. Загоскине пензенского уезда / н. Астров // живая старина. – 1905. – вып. Iii.
- Гвоздикова л. С. Девья красота: картографирование свадебного обряда на материалах калининской, ярославской и костромской обл. / л. С. Гвоздикова, г. Г. Шаповалова // обряды и обрядовый фольклор / отв. Ред. В. К. Соколова . – м.: наука, 1982.
- Русская свадьба: в 2 т. – м.: грцрф, 2000. – т. 2.
- Свадебные песни: статья 2-я: сообщена из ржевского уезда // тверские губернские ведомости: народные поверья, песни и обряды . – 1850. – № 30.
Источник: Пятые Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры»: материалы междунар. науч. конф. Челябинск, 25–26 февр. 2011 г.: в 2 ч. / Челяб. гос. акад. культуры и искусств; ред. проф. Н. Г. Апухтина. – Челя-бинск, 2011. – Ч. II. – 350 с.
Автор: В. И. Ситников, Г. Тверь