Традиции Ф.М. Достоевского в «Колымских рассказах» В.Т. Шаламова

В. Т. Шаламов, писатель, перу которого принадлежат знаменитые «Колымские рассказы», в своём письме к Ю. Шрейдеру отмечал, что сильно сомневается в плодотворности «жизненного учительства, обучения добру, самоотверженной борьбе против зла», то есть всего того, что считалось главной задачей русской классики. Льву Николаевичу Толстому он бросает суровый упрёк в излишнем морализаторстве: «Все террористы прошли эту толстовскую стадию, эту вегетарианскую морализаторскую школу. Русская литература второй половины девятнадцатого века…хорошо подготовила почву для крови, пролитой в двадцатом веке на наших с Вами глазах» [10, с. 232].

Н. Л. Лейдерман указывает, что снисхождение делается только Фёдору Михайловичу Достоевскому, «…прежде всего за понимание шигалевщины, однако ни с кем из русских классиков Шаламов не полемизирует так часто на страницах «Колымских рассказов», как с Достоевским» [4, с. 217]. Е. Волкова говорит о великой признательности Шаламова Достоевскому, хотя и улавливает в высказываниях автора «новой прозы» элементы «мягкой иронии и скепсиса» [1, с. 43]. И. Сиротинская подтверждает: «В русской прозе превыше всех он считал Гоголя и Достоевского» [6, с. 109]. Сам автор «Колымских рассказов» в декабре 1953 г. пишет Борису Пастернаку: «Я Достоевского намеренно тут везде вставляю. Он, видите ли, представляется мне совершенным образцом писателя, как такового, более совершенным, чем Толстой, хотя, может быть, и не таким великим, всеобъемлющим» [9, с. 420]. Понимаемое нами «культурное прошлое», или традиция, в «Колымских рассказах»
В. Т. Шаламова разнопланова: это и словесно-художественные средства, а также и фрагменты предшествующих текстов в облике реминисценций (интертекстуальность) это и мировоззрение, концепции; это и жанровые параллели (архитекстуальность); это и родство произведений по принципу сходства заглавий (паратекстуальность).

Рассмотрим, проявляется ли духовное родство писателей, то есть традиция в колымской эпопее Шаламова. На наш взгляд, рудименты классических форм в прозе Варлама Тихоновича Шаламова следует включить в духовное пространство прозы Фёдора Михайловича Достоевского в силу ряда причин: во-первых, писателя девятнадцатого века и писателя и писателя двадцатого века объединяет одинаковый жизненный опыт. Оба они испытали ужасы заключения. Автор колымской эпопеи так об этом говорит: «Я такой же суеверный человек, как и Достоевский, и придаю большое значение совпадению наших судеб, дат. Достоевский отбыл четыре года в Омской каторжной тюрьме с 1849 по 1853 г. и 6 лет рядовым в семипалатинском батальоне. Достоевский был в Западной Сибири, в Омске, я – в восточной, на Колыме. Я приехал отбывать пятилетний срок на Колыму в августе 37-го года, а получил новый – десять лет – в 1943 г. и освободился по зачётам рабочих дней в октябре 1951 г.. На большую землю выехал года через два, в ноябре 1953 г. … Биография обязывает» [8, с. 12].

 Во-вторых, обоих авторов роднит тема, к которой они обратились: человек в «предельной», «пограничной» ситуации. Страшное открытие принадлежит Достоевскому: зло и склонность к преступлению заложены в каждом человеке изначально. Достоевский не мог забыть некоего Газина, который резал безвинных детей и наслаждался их предсмертным «голубиным» трепетом. Варлам Шаламов во многом соглашается с антропологическими взглядами Достоевского. «Как мало изменилась Расея, – рассуждал писатель. Если вы помните, основной вывод Достоевского из «Записок» – это то, что человек ко всему привыкает. Это правильно с тем дополнением, что границы привыкания, нет, унижения, издевательства бесконечны. Физические и моральные страдания, пережитые людьми, во много раз больше, чем это удалось видеть Достоевскому… Что изменилось за сто лет? А что осталось, вероятно, это вечное свойство человека» [8, с. 13]. Следует отметить, что перед читателем предстаёт совершенно новый тип писателя, который старается сначала понять, а потом осуществить. «Колымские рассказы» писателя отражают подавление человеческого в человеке, опыт растления. Они показывают новые психологические закономерности поведения в «предельной» ситуации. Автор изобразил людей, приблизившихся к состоянию «зачеловечности».

В-третьих, «Записки из Мёртвого дома» и «Колымские рассказы» имеют много общего в определении жанра. О книге Достоевского В. Н. Захаров писал: «Это не «документальные» очерки и не очерковый цикл. Очерк предполагал фактическую достоверность. Не то у Достоевского. Многочисленны случаи отступления писателем от фактической во имя художественной достоверности» [3, с. 200]. Синтез жанров был представлен ещё у Достоевского. Так В. Н. Захаров считает, что «…очерковая» основа и у цикла первых трёх глав второй части («Госпиталь», «Продолжение», «Продолжение»), в которых обозревается «госпитальная» жизнь острога. «Фельетонные статьи – главы «Каторжные животные» и «Товарищи». Одна из глав – «Акулькин муж» – определена автором в подзаголовке как рассказ» [3, с. 201]. Но перечень на этом не заканчивается. Исследователь обнаруживает также острожную легенду о луковке и байку Скуратова о генерале, арестантские рассказы об экзекуторах-садистах поручиках Жеребятникове и Смекалове, народные и арестантские песни, пословицы, поговорки, «театральную» рецензию и уведомление издателя об отцеубийце, «предисловный» рассказ о Горянчикове и многочисленные рассуждения на разные темы (о преступлении и наказании, о свободе, о ненависти к дворянам, о телесных наказаниях, о палачах и т. п. Чтобы полнее определить жанровое своеобразие «Записок», необходимо сказать и о большом количестве включённого материала. Народные выражения, каторжные легенды, пословицы, источником которых для писателя стала «Сибирская тетрадь», помещены в большом количестве в свободной, живой манере, они усиливают национальный колорит. Д. Якубович пишет, что с особым интересом Ф. М. Достоевский относился к пословицам, – «он пользовался в «Записках» всем разнообразием пословичного жанра. Поговорки, прибаутки, присловья, меткие слова, включённые непосредственно в живую речь персонажей, позволяют в образно-ритмической, максимально сжатой словесной форме воспроизвести обобщённый жизненный опыт данной группы людей» [12, с. 15]. Нужно заметить, что особенно много пословиц в тех главах, которые близки к физиологическому очерку, которые наполнены большим количеством диалогов. Именно включение пословиц придаёт сюжетную динамику произведению, хотя выделить их трудно, ибо они образуют единое целое в общем потоке речи персонажей. Приведём в качестве примера вторую главу «Записок», которая называется «Первые впечатления». Фольклорный материал является исходным для характеристики внешности, черт характера и поступков каторжников: – Куда лезешь, язевый лоб! [2, с. 42] – обращение к толстому и приземистому, с весёлым и румяным лицом арестанту.

– Бирюлина корова! – проговорил он как бы про себя, – ишь, отъелся на острожном чистяке! [2, с. 42]. (Чистяком назывался хлеб из чистой муки, без примеси – по примеч. автора).

Отнюдь не случайно Ф. М. Достоевский практически во всех главах использует фразеологизмы, меткие изречения, пословицы и поговорки. В «Записках» ярко обрисованы талантливость, трудолюбие и энергия людей из народа, свойственное им чувство собственного достоинства.

Следует отметить, что разнообразие жанров являют собой и «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. В определении жанра своих прозаических произведений из цикла колымской серии В. Шаламов постоянно колебался: не очерк – за исключением «Курсов», «Зелёного прокурора», «Очерков преступного мира», это и «не рассказы как таковые»; «Стараюсь уйти от рассказа как формы» [7, с. 115]. «Колымские рассказы» определяются Е. А. Шкловским как композиционно единое произведение, в котором присутствует «очерковое, документальное начало, первопроходческий этнографизм и натурализм, пристрастие Шаламова к точной цифре, ещё более усиливающей достоверность повествования [11, с. 35].

И. В. Некрасова считает, что отнести произведения Варлама Шаламова «к конкретному видовому термину невозможно и вряд ли необходимо» [5, с. 169].

Думается, что ни мемуарность, ни романность, ни очерковость не являются в полной мере достаточным основанием для того, чтобы отнести «Колымские рассказы» к собственно мемуарам, рассказам или очеркам. Варлам Шаламов предупреждал: «Рассказы мои представляют успешную и сознательную борьбу с тем, что называется жанром рассказа» [10, с. 234].

Для писателя совершенно очевидно, что это не мемуары, так как «Воспоминания» он писал отдельно. Это особый тип новеллы, которая отличается острым, часто парадоксальным сюжетом, композиционной отточенностью, отсутствием описательности.

Серийность, цикличность – тоже новеллистического типа. Вместе с тем динамика новеллы сочетается со статикой очерка, опорные, ключевые слова – с пропусками, умолчаниями, целостность – с фрагментарностью. Именно у В. Шаламова в «Колымских рассказах» ярко выражена организующая роль авторского «я». Многие его рассказы представляют собой стык художественной литературы и публицистики. Так для них характерна отрывочность, неизбежная сжатость, локальность. Вместе с тем нужно отметить в текстах писателя композиционную слаженность, выстроенность, серийность новелл. Отнюдь не случайно В. Шаламов настаивал, чтобы его новеллы по возможности читались целостно, книгами, а не разрозненно. Он не допускал перестановки, особенно если это касалось открывающих и заключающих цикл новелл.

В-четвёртых, можно обнаружить переклички и между творческими мирами писателей. Общие мотивы, детали, характеристики персонажей или их истории, описанные в книге о русском остроге, в трансформированном виде представлены в текстах Варлама Шаламова. Так, например, даже отдельные названия глав похожи между собой: «Баня», «Госпиталь» у Достоевского и «В бане», « В больницу» у Шаламова. Представим ряд текстовых параллелей:

Таким образом, традиции Ф. М. Достоевского прослеживаются в «Колымских рассказах» В. Т. Шаламова. Авторов объединяет одинаковый жизненный опыт, общая тематика произведений, жанровое своеобразие, похожие сюжеты и судьбы героев. Однако имеются очень важные, на наш взгляд, принципиальные различия, которые заставляют совершенно иначе взглянуть на содержание данных повествований, однако, это уже не является предметом рассмотрения данной статьи.

Литература:

1. Волкова, Е. Парадоксы катарсиса Варлама Шаламова / Е. Волкова // Вопросы философии. 1996. № 11. С. 26 – 47.
2. Достоевский, Ф. Записки из Мёртвого дома / Ф. Достоевский. М.: Просвещение, 1983. 233 с.
3. Захаров, В. Система жанров Достоевского: типология и поэтика / В. Захаров. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. 225 с.
4. Лейдерман Н., Липовецкий М. Современная русская литература. Кн. 1: учебное пособие для ВУЗов / Н. Лейдерман, М. Липовецкий. 2-е изд. М.: Флинта, 2001. 320 с.
5. Некрасова, И. О поэтике рассказов Варлама Шаламова / И. Некрасова // Возвращённые имена русской литературы. Самара, 1994. 122с.
6. Сиротинская, И. Долгие-долгие годы бесед: Шаламовский сборник. Вологда. Изд-во института повышения квалификации и переподготовки пед. кадров, 1994. 202 с.
7. Шаламов, В. А. А. Кременскому. Из переписки / Варлам Шаламов // Знамя. 1993. № 5. С. 113-120.
8. Шаламов, В. Из записок о Достоевском / В. Шаламов // Литературная газета. 1997. №24. С. 7-24.
9. Шаламов В. Новая книга: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела / В. Шаламов. М.: Вагриус, 2004. 550 с.
10. Шаламов, В. Письмо к Ю. А. Шрейдеру от 24 марта 1968 года / В. Шаламов // Вопросы литературы. 1989. № 5. С. 231-234.
11. Шкловский, Е. Варлам Шаламов. / Е. Шкловский. М.: Просвещение, 1991. 116 с.
12. Якубович, Д. Комментарий к «Запискам из Мёртвого дома» / Ф. Достоевский. Собрание сочинений в 15т. Т.1. М.: Флинта, 2004. 300 с.

Источник: Пятые Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры»: константы самосознания: материалы междунар. науч. конф. Челябинск, 25–26 февр. 2011 г. / Челяб. гос. акад. культуры и искусств; под ред. проф. Е. И. Головановой. – Челябинск, 2011. – кол-во с.

Автор: Фролова Е. А., г. Пермь