Статус и функции бурдонной вокальной традиции в северокавказском регионе (на примере традиционных песнопений адыгов, карачаевцев и балкарцев)

Бурдонное вокальное многоголосие - древняя форма песнопений, сохраняющаяся в регионах «закрытого» типа по своему географическому, ландшафтному и культурно-общественному устройству: «Хорошо извест­но, что более архаичные явления, как правило, распространены многочис­ленными изолированными друг от друга «островками», притом в геогра­фически изолированных и труднодоступных регионах» [2, с. 231]. Одним из таких выступает Северный Кавказ: полиэтнический регион, культурная целостность которого сложилась в результате многовекового историческо­го соседства и взаимодействия разных народов. Стереотипы общественно­го устройства, сходство исторических судеб и культурных традиций соста­вили ядро тех комплиментарных отношений, которые определили, по за­мечанию культуролога З. Н. Алемединовой-Загаштоковой, безальтернативность иного сосуществования в новое и новейшее время истории наро­дов Северного Кавказа.

Ярким подтверждением музыкально-культурной целостности севе­рокавказского региона выступила бурдонная певческая традиция. Её высо­кий онтологический статус и функциональная множественность дали ос­нову для формирования единого слухового «образа мира» адыгов и абхазов, карачаевцев, балкарцев и осетин, выразили сущность исторического бытия и духовного своеобразия народов. Исторически сложившаяся целостность ху­дожественной культуры полиэтнического северокавказского региона базиру­ется на индивидуально-этническом выражении общекультурных норм и цен­ностей, обусловленном разными этногенезом и языком, конфессиональной принадлежностью и типом хозяйствования. Индивидуальное воплощение получила и бурдонная вокальная традиция: обнаруживающая сходство древних корней происхождения и, одновременно, этнически и субэтниче-ски особенное «прочтение» всех составляющих его компонентов.

Эти обстоятельства функционирования северокавказской певческой культуры выявляются в процессе системного изучения бурдонного во­кального многоголосия на примере традиционных песнопений адыгов, ка­рачаевцев и балкарцев - народов, составивших две разноязычные суперэт­нические группы и компактно проживающих на территории нескольких республик Северного Кавказа (Кабардино-Балкария, Карачаево-Черкесия, Адыгея). Обращение к вокальному бурдонному многоголосию кавказских (адыги) и тюркских (карачаевцы и балкарцы) народов обусловлено тем, что, несмотря на языковые различия, культура этих народов функциониро­вала как историческая и региональная целостность, сложившаяся на базе местных субстратов северокавказской культуры, а так же на базе многих сходных институтов и традиций (в том числе древней традиции бурдонного вокального музицирования). В этом плане, внешне сходное многоголо­сие некоторых других кавказских народов (Южной Осетии, Абхазии, Вос­точной Грузии) примыкает, на наш взгляд, к закавказской (грузинской) традиции бурдонного пения, проявленной: в тенденции к трёх-четырёхголосию; в усилении принципов контрастной полифонии; в значе­нии мелодической орнаментики, создающей рельеф напева солиста и на­поминающей грузинское пение «криманчули»; в усиленной роли гармони­ческих принципов организации многоголосия. Причины подобной близо­сти объясняются так же территориальным фактором и конфессиональной принадлежностью народов (например, христианство осетин и грузин). Впрочем, подобная точка зрения нуждается в специальном исследовании, которое, в будущем, могло бы дать фундаментальные основы для изучения истории, теории и типологии кавказского многоголосия.

Привлечение, в качестве музыкального материала, традиционного вокального многоголосия адыгов, карачаевцев и балкарцев даёт возмож­ность: охвата структурного и содержательного разнообразия форм северо­кавказского бурдонного многоголосия; осмысления бурдонной полифонии в качестве артефакта истории и музыкальной культуры разных северокав­казских народов; проникновения в сущность интегративных процессов культурных взаимосвязей разноязычных народов не по «формуле заимст­вования», а по «формуле единой архаичной природы» сходных элементов музыкального мышления, нашедших воплощение в бурдонном стиле тра­диционных песнопений.

Музыкальная культура адыгов, карачаевцев и балкарцев вмещает ин­струментальное, танцевальное и песенное исполнительство, корнями ухо­дящее в глубокую древность. Некогда связанная в триединую систему пес­ня-пляска-наигрыш, традиционная музыка этих народов претерпела значи­тельные обновления в XX в. Песня, которая «давала подлинное отношение к действительности», стала неугодна, в советское время, «господствующей идеологии, и песню направили по другому руслу, сконцентрированному в соответствии с официальными рекомендациями» [3, с. 12]. Под влиянием новых политических, социально-экономических условий жизни произошло смещение «модели национальной музыкальной культуры с песенной на инструментальную» [Там же] и доминирующее значение приобрело инст­рументально-танцевальное музицирование. Пик его популярности связан с созданием официальных инструментально-танцевальных коллективов, творчество которых представляло, в советский период, музыкальные тра­диции народов Северного Кавказа. Исчезновение традиционных песнопе­ний из культурно-бытового обихода не стало началом процесса забвения бурдонной вокальной традиции. Убежищем песни, сохраняющем её изна­чальную музыкальную сущность, выступило инструментально-танцевальное музицирование: «Чем дольше развивалась инструментальная музыка в условиях идеологического контроля и давления, тем больше она «поглощала» песенные пласты, переинтонируя их в инструментальные, используя рудименты вербального смысла для более целенаправленного усвоения всего текста» [3, с. 13]. Песня «маскируется» в инструменталь­ных и танцевальных напевах; рефлексирует остинатной ритмикой идиофонов и мембранофонов; явственно отзывается вокальным подголоском жъыу (жу) в инструментально-танцевальном исполнительстве западных адыгов; воспроизводит этнослуховые приоритеты в конструкции иноэтнической гармоники введением фонических басов, обеспечивающих «связь с традицией сольно-бурдонного многоголосия» [Там же]. Тем самым, вы­явилась вневременная устойчивость фольклорных форм мышления и со­хранность элементов традиционных песенопений на генетически-подсознательном уровне. В этом плане песенный фольклор и традицион­ный бурдонный стиль песнопений адыгов, карачаевцев и балкарцев ока­зался способен «переходить в пассивные ... состояния, впадать в своего ро­да анабиоз, выход из которого оказывается возможным только благодаря включению особых факторов»: создающих эффект «фольклорного резо­нанса» [1, с. 181] и способствующих возрождению традиции1.

Интегрированность этнических вариантов вокальной полифонии в универсальную систему северокавказского многоголосия оказалась воз­можной в силу тех стереотипов, которые сложились на уровне его музы­кальных бурдонных диалектов. В сравнении с языковым диалектом, «му­зыкальный диалект представляет собой совершенно иную материю», имеющую «такие глубинные основания, которые лишь отчасти определя­ются внешними (видимыми) характеристиками» [3, с. 10]. Стереотип арха­ичного «бурдонного образа» местной северокавказской культуры стал «залогом» возникновения интегративных процессов в музыкальной тради­ции адыгов, карачаевцев и балкарцев, способствовал формированию глу­бинной музыкально-языковой общности, давшей феномен северокавказ­ской певческой модели . Именно бурдонный компонент песнопений обу­словил доминантное положение бурдонной традиции в музыкальной куль­туре разноязычных народов и в исполнительской форме песнопений раз­ных жанров; выступил базовым принципом сложения северокавказской певческой модели как гетерогенного культурного феномена, вместившего принципы музыкального мышления разноязычных народов; выявил основания родства культурного и музыкального текстов северокавказского бурдонного многоголосия; способствовал онтологическому обоснованию фактур­ных стереотипов бурдонного многоголосия; сформировал установку изуче­ния северокавказского бурдонного многоголосия в контексте ранних форм многоголосия (в музыке устной и письменной традиций) и принципов раннефольклорного интонирования; способствовал канонизации певческой мо­дели как вневременного и внежанрового явления в традиционной музыкаль­ной культуре разных северокавказских народов; сыграл решающее значение в обосновании статуса и функций традиционной северокавказской вокальной полифонии как синкретической культуры, находящейся на пересечении ар­хаической (общей) и этнической (индивидуальной) ее составляющих.

1. Алексеев, Э. Фольклор в контексте современной культуры. Рассуждения о судьбах народной песни / Э. Алексеев. - М.: Совет. композитор, 1988.
2. Жордания, И. М. К проблеме происхождения гетерофонии в Восточной Евро­пе (пер. с англ. А. Н. Соколовой) / И. М. Жордания // Вестн. Адыг. гос. ун-та. 2009. -Вып. 4. - С.229-236.
3. Соколова, А. Адыгская гармоника в контексте этнической музыкальной куль­туры / А. Соколова. - Майкоп: Качество, 2004.

Источник: Пятые Лазаревские чтения: «Лики традиционной культуры»: материалы междунар. науч. конф. Челябинск, 25–26 февр. 2011 г.: в 2 ч. / Челяб. гос. акад. культуры и искусств; ред. проф. Н. Г. Апухтина. – Челя-бинск, 2011. – Ч. II. – 350 с.

Автор: Вишневская Л. А