Кажется, Миасс стал чуть-чуть чище. Говорю об этом робко, боясь обмануться, и все же... Даже и после Челябинска река как-будто не так черна, как прежде.
У Нового поля, у моста на Каштак, - милый родничок. Весь правый берег - - явно курортный. Сосны поднимаются по каменистому склону, экзотичны выходы скал, в глубокой долине течет, омывая кусты, река.
Да, река тут мутна. И запах от нее банно-прачечный. Но пять лет назад ее студенисто-маслянистый поток вызывал отвращение, теперь этого нет. В Баландино Миасс все еще грязен, но все-таки не так замазучен, как пять лет назад. Нет черной канвы на травянистой береговой кромке, на сдавивших русло отвалах, насыпанных из крошки "незрелого" мрамора.
У Солнечного мы вновь остановились у родника, стекающего в реку с высокого берега. Конечно, родниковая вода выделяется прозрачной отмелью, но и основной поток не пугает, как в былые времена, едкой ржаво-криолетовой смесью.
Когда подъезжаешь к Солнечному, надо остановиться на обочине, чтобы обозреть панораму. Сначала долгий склон спускается к реке, потом поднимается вновь, но на горизонте не обрывается, а несет на себе череду труб. Что ни говори, эти трубы впечатляют. Звучит в них какая-то музыка. Если бы я сказал, что эта музыка мрачная, может быть, кто-то счел бы эпитет уместным, раскрывающим суть, но я бы солгал.
Конечно, на нижних ярусах, у основания, где-то там, в недрах, звучали густые басы, но стройные силуэты труб, их мужественное стремление ввысь, а потом белые клубы дыма, поднимающиеся еще выше, брал» такие высокие аккорды, источали такое спокойствие, размеренность и торжественность, что не оставляли никаких сомнений: это гимн богатырской силе.
Тема погубленной реки в этом гимне едва улавливалась. Музыке не хотелось отвлекаться на сентиментальные частности, она не считала возможным снизойти до каких-то самооценок и самоанализа, ей было важно только то, что она есть. Нет, ничего зловещего панорама комбината не внушала. Она воспевала мощь человека, который покорил все вокруг себя. Наверное, человеку важно было доказать это всем и самому себе. Он доказал: вот она, панорама вздыбленных труб, симфония торжествующей индустрии.
...Село Миасское река минует транзитом, охотников попользоваться ею еще нет. Но у Сафонове, у Устьянцева, а тем более у Якупово у реки вполне здоровый вид.
Зинат Габайдуллин строит себе дом в Якупово, на берегу Миасса. Просторный дом, теплый, сухой, из шпал.
- Как тут Миасс? — спросили мы у Зината.
- Ничего, - - сказал он, — хорошая река.
- Рыба есть?
- Рыба появилась. Чебак, карась, подлещики. Лещ есть , щука есть.
- Гусей выгоняете к реке?
- Конечно.
- Купаетесь.
- Купаемся.
- А раньше?
- Раньше река была мертвая. Один мазут.
Мы спустились к Миассу. Размывая глинистый берег, река на хорошей скорости входит в вираж очередной излучины. Видно: песочек на дне. Видно: мальки "висят" на течении, то поддаваясь ему, то преодолевая его. Гусиный гогот. Брод, следы тележных колес на песке. Кусты на том берегу, заросли черемухи, боярки, калины, крушины, смородины. А выше — молодой березовый лес. Ах, река, с такой напастью сама справилась! Отмылась. Высветлилась. Ожила. И течет себе, спешит, как будто убегает подальше от города, чтобы, поверив в спасение, забыть, как жуткий сон, эти жерла, из которых льется ядовитая вонь...
Прости нас, река. Счастливого тебе пути.